В России недо-, недостроенность, недовершенность материального и социального обустройства, выступает как важная категория национального миросозерцания и самосознания. Ф. М. Достоевский восклицал: "Боже, да у нас именно важнее всего хоть какой-нибудь да свой, наконец, порядок! В том заключалась надежда и, так сказать, отдых: хоть что-нибудь, наконец, построенное, а не вечная эта ломка, не летающие повсюду щепки, не мусор и сор, из которого вот уже двести лет все ничего не выходит." [1]
Н. В. Гоголь сетовал на то, что, хотя в России больше умных людей, чем в Европе, те менее умные люди "хоть какое-нибудь оставили после себя дело прочное, а мы производим кучи дел, и все, как пыль, сметаются они с земли вместе с нами". [2] Даже такой "охранитель" России, как Константин Победоносцев, всячески пытавшийся законсервировать страну, признавал безуспешность этих попыток из-за отсутствия самой субстанции, которую можно было бы запечатать и оберечь. Ведь сохранять можно только то, что уже существует, что уже возникло и ещё "не сникло"; а то, что находится в полупостроенном-полуразрушенном состоянии, нельзя сохранять, можно только дальше строить - или дальше разрушать. "Стоит только пройтись по улицам большого или малого города, по большой или малой деревне, чтобы увидеть разом и на каждом шагу, в какой бездне улучшений мы нуждаемся и какая повсюду лежит масса покинутых дел, пренебрежённых учреждений, рассыпанных храмов". [3]
Но именно эта рассыпанность, покинутость и пренебреженность и сохраняется
в России - как своеобразнейшее сочетание консерватизма и нигилизма, как
консервация самой негативности, непреходящий памятник разрушению памятника.
Трудно определить, что есть недо-: "полу-наполненное" или "полу-пустое"
культурное пространство, но присутствие этих двух половин равно обязательно,
чтобы одна очерчивала и оттеняла другую. Этим определяется и отношение
между именем и предметом в культуре недо-:
по сравнению с именем, обозначающим "идеально" некую полноту предмета,
сам предмет оказывается "недо" - ущербным, стертым,
отсроченным или пропавшим, перенесенным на потом или отодвинутым неизвестно
куда (см. "Как бы" Как бы).
Недо- вовсе не сводится к множеству недостач и недоделок в материальной жизни, хотя и объясняет их системный характер. Недо- обусловлено целостным характером культуры, которая положительно оценивает материальные блага и исторические завоевания цивилизации и одновременно дистанцируется от них, относится к ним с долей презрения, пренебрежения, равнодушия. Такоe двойственное отношение к позитивным основам цивилизации: труду, успеху, богатству, здоровью, житейскому благополучию, экономическому и техническому прогрессу, - свидетельствует об особом типе религиозного мироощущения. Если Запад развил интуицию религиозного оправдания земного мира, общества, политики, ремесел и профессий, истории, культуры, а Восток развил интуицию их отрицания, то в России постепенно развилась сложная, парадоксальная интуиция одновременного утверждения и отрицания позитивного мира. Россия страстно, лихорадочно, неистово конструирует мир позитивных форм - политики, истории, экономики, культуры - и одновременно "деконструирует" их, открывая за каждым знаком пространство "недо-" - полуотсутствия и полупустоты. В отличие от восточных способов созерцания, направленных на Ничто в его изначальной и чистой пустоте, в России Ничто раскрывается как НЕДО, как одновременное утверждение и самостирание позитивной формы, как полупризрачность самой позитивности, ee постоянная вибрация на границе смысла и бессмыслицы.
В одной из ранних упанишад читаем про атман - духовное начало всего, божественное "я": "Он, этот атман, /определяется так/: "Не /это/, не /это/". Он непостижим, ибо не постигается; неразрушим, ибо не разрушается; неприкрепляем, ибо не прикрепляется; не связан, не колеблется, не терпит зла". [4] Если это восточное откровение о Ничто перефразировать в терминах НЕДО, русской религиозной интуиции, получилось бы, что "атман" непостижим, ибо постигается, неприкрепляем, ибо прикрепляется, и т.п. Именно положительные действия служат средством обнаружения этого Ничто, которое проявляется в недоконченности, обессмысливании самих действий. Российский нигилизм, исходя из чисто позитивистских воззрений, отрицает и разрушает самое позитивность. Опыт тщетности самой позитивности, которая тем не менее должна оставаться позитивностью, чтобы вновь и вновь демонстрировать свою тщетность - это и есть сердцевина российского религиозного опыта. Действует как бы не "магнитная" тяга влечения к Абсолюту, а "реактивная" тяга отталкивания от всех частичных, "недостаточных" форм Его воплощения, так что Он являет себя как "минус-форма", как "недо", которым перечёркивается "нечто", но которое не может очертить себя иначе, как этой косой, смещённой чертой, не имеет другого "почерка", чем совокупность этих падающих, клонящихся вещностей.
Конечно, очень рискованно
втеснять в границы "специфики" мироощущение целого народа, но быть может,
суть именно в этом: необходимость позитивных, осязаемых форм для непрерывного
процесса их
частичной "аннигиляции". То же самое, однако, можно определить
и по-другому: как потребность материально закрепить сами следы этой аннигиляции,
чтобы пустота не просто висела в воздухе как ничто, а выглядела бы "недостатком"
- значимым отсутствием каких-то элементов, придающих культуре завершённость
и самодостаточность. Как отмечают западные наблюдатели, в самом облике
российских городов и зданий есть какая-то неустранимая обшарпанность, обветшалость,
как бы присущая самому духу этих мест, - и едва появляется какое-то новенькое,
"с иголочки" сооружение, как в ближайшие дни его так "в меру" порастрясут,
оборвут, обклеят бумажками, выхлестнут помоев, что оно волей-неволей превратится
в недо- (деланное, строенное, вершенное).
Эти процессы конструкции и деструкции совершаются как бы одновременно, так что здание ветшает в процессе своего сооружения, словно по мере того, как одна сила толкает его вверх, другая стягивает вниз. Художник и теоретик российского постмодерна Илья Кабаков объясняет эту постоянную недосозданность или полуразрушенность российского ландшафта самим условием его существования в метафизической пустоте. "Каждый человек, живущий здесь (в России. - М. Э.), живет осознанно или неосознанно в двух планах: в плоскости своих отношений с другим человеком, со своим делом, с природой, и - в другом плане - в своем отношении с пустотой... Первый есть "строительство", устроение, второй - истребление, уничтожение первого. На бытовом, житейском уровне эта разведенность, раздвоенность, роковая несвязанность первого и второго планов переживается как чувство всеобщей деструкции, бесполезности, безосновности, бессмысленности всего, что ни делает человек, что бы он ни строил, ни затевал - во всем есть ощущение временности, нелепости и непрочности". [5]
Эти два процесса, сооружения и разрушения, воплощения и размывания, не просто происходят одновременно, но они завязаны вместе в один тугой, неразвязный узел: недо-. Если "до-" указывает на процесс до-стижения чего-то определенного, до-ведения дела до конца, то "не-" как раз препятствует этому "до-", действует как сила оттяжки, отсрочки, образуя пустоты именно накануне, на пороге возможного достижения. Промежуточный слой между "до" и "не" - та грань, по которой скользит это "очарованное странничество" российского духа. Таково промежуточное место этого религиозного опыта между Востоком и Западом: полупризрачные постройки позитивного мира, вечно стоящие в лесах, через которые вольно гуляется ветру, - постройки, всем своим видом говорящие, что они никогда не будут достроены, что начаты они вовсе не для того, чтобы получить завершение, а чтобы пребывать в этой блаженной, ничего не заполняющей, но не совсем опустошённой середине, в царстве "остановленного мгновения". Не пустота совсем уже голого места, пустыни или пустыря, но и не завершённость зодческого труда в башне и шпиле, а именно вечная стройка, "долгострой", "недострой", в котором брусья и перекрытия столь же значимы, лелеемы, как и прорехи, сквозящие между ними. Обязательно начать - но ни в коем случае не закончить. Недо - межеумочность вольного духа, который равно чужд и восточной созерцательной практике мироотрицания и западному деятельному пафосу мироустроения.
"Недо-" глубинно сопряжено с другой философемой российской цивилизации - "как бы" (см.), обозначающей условно-симулятивную, "кажимую" природу социального мироустройства. Если "недо-" указывает на востребованность и одновременно нехватку реальности в данной общественной системе, то "как бы" - на избыток фиктивных, условно-иллюзорных форм ее проявления.
См. также
Гипер-, Концептуализм,
Служебные слова как философские
термины,
Платомарксизм
1. Ф. М. Достоевский. Подросток, ППС, Л., Наука, 1975, т. 13, 453.
2. Н. В. Гоголь. Выбранные места из переписки с друзьями. гл. ХХУ11, "Близорукому приятелю". Собр. соч.. в 7 тт., т.6, М., Художественная литература", 1986, с. 299.
3. Материалы для физиологии русского общества. Маленькая хрестоматия для взрослых. Мнения русских о самих себе. Собрал К. Скальковский. СПб., типография А. С. Суворина, 1904, с.132.
4. Брихадараньяка Упанишада. Антология мировой философии в 4 тт., М., "Мысль", 1969, с. 82.
5. Илья Кабаков. Жизнь мух. Kolnischer Kunstverein. Edition Cantz, 1991, с. 86.
----------------------------------------------------------------
М. Эпштейн. Постмодерн в России: литература и теория. Москва, ЛИА Р.
Элинина, 2000, сс. 85-104, 226-230.
Михаил Эпштейн