По определению А. Н. Уайтхеда, западная философия - это совокупность примечаний к диалогам Платона. В таком случае русской философии, и особенно советского периода, принадлежит одно из почетных мест в истории мировой мысли, поскольку  нигде учение Платона об идеях, как основе государственного строя, не воплощалось столь грандиозно и буквально, как в коммунистической России. Никогда и нигде мысль так не билась над воплощением "высших" идей в ткань общественных отношений и повседневной действительности - так что, в результате полной философизации бытия, мысль становилась  пленницей  этих самых идей, приобретавших форму  тотальной власти. То, что платонически обобщалось в мысли,  марксистски обобществлялось в бытии.

Россия никогда не играла особой роли в мировой философии, но философии суждено было сыграть исключительную роль в России (см. Filosofia). Эта невзаимность требует объяснения. Россия не столько производила  философские идеи, сколько старательно внедряла их в общественное бытие и сознание. Россия - не рассадник  новых идей, но место их завершения и воплощения, где они обретают черты "философского града", "идеального государства",  "страны мудрецов" (она же, по вполне понятным причинам, оказывается порой и "страной дураков": фигуры мудреца и дурака амбивалентно сливаются в образе  юродивого, чудака, простеца, мечтателя). Россия оказалась той страной, где самые общие, абстрактные построения ума приобретали наглядное, предметное воплощение. Марксизм был государственной философией России на протяжении 70 лет - нигде, кроме конфуцианского Китая, да еще вымышленного платоновского государства, философия не обладала таким  весом в обществе. Если в других странах высшей инстанцией и объявленной ценностью общественной жизни были религиозные учения,  мифологические верования, экономическая выгода, военная сила, политическая власть, то в России такой инстанцией,  на которую ссылались в последнем счете, была именно философия - верность учению диалектического материализма и научного коммунизма. Именно в философии все политические, экономические и технические решения, не говоря о культурных, находили свое последнее обоснование - дальше, за пределы философии двигаться было некуда.  Соотношение лирических и эпических элементов в поэме или наследование приобретенных признаков растениями - все эти сугубо специальные вопросы поэтики и биологии решались исходя из высших философских соображений..

В советской России больше, чем в какой-либо другой стране  и в другую эпоху, философия становилась субстратом самой действительности и выступала высшим законодательным органом. Философия  уничтожала отдельных  философов именно потому, что приобретала черты сверхличного, универсального разума. В своем безграничном господстве разум тождествен безумию, поскольку отличительным свойством разума, как писал еще Паскаль, является его способность к самоограничению: "Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе". Разум, который доверяет только себе, презирая "неразумие" жизни, веры, любви, единичного, сам становится опасной формой безумия. Россия страдала не от недостатка, а от избытка философизма, который проникал в каждую клеточку общественной и частной жизни, выстраивая ее по правилам материалистической идеологии, т.е. системы идей, не отражающих, а переделывающих материальную действительность по своему образу и подобию.

 Какую роль сыграл марксизм в  этой платоновой драме русской философии? Казалось бы, марксизм, с его выведением всех идей из экономического фундамента общества,  прямо  противоположен платонизму. Но ведь сам марксизм  есть не что иное как перевернутая система гегелевского идеализма, исходящего из самодвижения абсолютной идеи. Правда, новое у Гегеля в сравнении с Платоном - именно поступательное, историческое развитие идеи, но конечный итог этого процесса - тоже государство, вобравшее в себя полноту самопознавшего  разума. Этот платоновский и  гегелевский идеализм, обращенный у Маркса в самодвижение материальной действительности и  общественных формаций, вовсе не исчезает, но остается скрытой потенцией истории и вырастает в ее конечный идеал, грядущее коммунистическое общество, достижению которого и служат все частные, субъективные усилия людей. Упразднив царство идей, отрешенное  от истории, Маркс  вслед за Гегелем и в еще более  обязательной форме, воздвиг его как конечную перспективу истории.  Вот почему русская мысль перенимала и усваивала платонизм не только от самого Платона, не только через неоплатонические учения отцов церкви, не только через воздействие гегелевского абсолютного идеализма, - но и  через Маркса. В свое время философ Сергей Булгаков, совершая переход от марксизма к идеализму, высказывал намерение перевести Маркса  на язык Платона. Собственно, такой перевод и осуществила советская идеология, превратившая материализм в программу материального воплощения чистых идей. Более того, Маркс оказывался более рьяным платоником, чем сам Платон, поскольку если у древнегреческого мыслителя царство идей существует само по себе и не нуждается ни в каком социальном воплощении, то у Маркса  идеи неотделимы от материального процесса и потому страстно жаждут воплощения, "теория овладевает сознанием масс и становится материальной силой". Платомарксизм советского образца есть завершающая фаза всемирного развития и осуществления платонизма, когда его сущность окончательно  воплотилась - и исчерпала себя, обнаружив в своем итоге разрушение предельно идеологизированного бытия и саморазрушение царства воплощенных идей.

Платон, Гегель и Маркс представляют как бы три стадии развития идеализма  в направлении социальной инженерии: 1) Сверхъестественный мир идей;  2) Воплощение абсолютной идеи в истории; 3) Преобразование истории силой идей.  При  этом на третьей, марксистской стадии усиливается как материалистическая направленность идеализма, так и моноидейность, однопартийность, тоталитарная направленность материализма. Одиннадцатый тезис Маркса о Фейербахе: "Философы до сих пор лишь различным образом объясняли мир, тогда как задача состоит в том, чтобы изменить его" - содержит существенную асимметрию: переход от "объяснения" к "изменению" достигается утратой  "разнообразия", которое исчезает во второй части тезиса. Предполагается, очевидно, что объяснять мир можно разными способами, а изменять  - только одним.

        Смысл диалектического материализма, каким он был  воспринят в России, через толкование Ленина и его учеников, как раз и состоял в том, что диалектика идей неотделима от общественной реальности и внедряется в ее основание, в экономический базис. Отсюда пятилетние планы, подчинившие материальное развитие страны идейным предначертаниям. Если у Платона и Гегеля идеи еще отчасти парили над миром, отвлекались в особую область Высшего Ума, Абсолютного Духа, то теперь они легли в основание всего:  в строй хозяйственной деятельности и повседневной жизни, в ритуалы партийной чистки и  субботники по очистке территорий. Идеи теперь уже не прощали ни малейших слабостей и отступлений от своей чистоты; поскольку они снизошли в бытие, то требовали от него полного себе подчинения. Диалектический материализм оказался орудием воинствующего идеализма, жаждущего все новых и новых жертвоприношений на алтарь великих идей.

Господство материализма, по замечанию Андрея Белого, привело к исчезновению материи в СССР - рост всяческого дефицита, падение материального уровня жизни, и т.д. (см.  Недо-). Сам суффикс "изм" в советских понятиях "материализм" и "реализм" следует понимать не гносеологически, а телеологически. Материализм и реализм - это отвлеченные понятия "материи" и "реальности", которые  претендует стать материей, отождествить себя с реальностью, заменить собой всякую иную реальность и материальность. Историческая функция этих "измов" как установочных идей  -  не в бесполезном удвоении реальности, а ее практической, насильственной идеализации.  Заводы и колхозы, каналы и дирижабли, спортсмены и пионеры
были  воплощением коммунистических идей не в меньшей степени, чем романы о заводах и колхозах.

 Вот почему господствующее интеллектуальное движение советской эпохи следует называть не просто марксизмом, а платомарксизмом, то есть таким идеализмом, который утверждает себя как закон самой материальной действительности. Если Платон, исходя из идеалистических предпосылок, пришел к системе коммунистического государства, то Маркс, исходя из коммунистических предпосылок, должен был прийти к системе идеократии, что и осуществилось усилиями его самых последовательных российских учеников. Материализм стал идеологией, и словосочетание "материалистическая идеология" звучало вполне естественно для слуха советских людей - столь же естественно должно звучать и понятие "платомарксизм". Платонизм был обратной стороной марксизма, его плохо скрываемой изнанкой, и последующий  развал идеократического государства был приговором для них обоих.

Платомарксизм советской цивилизации явился основой развития
позднесоветского и постсоветского концептуализма как художественного и интеллектуального движения, демонстрирующего семантическую пустотность идей, их чистую номинальность и и отвлеченную концептуальность. Концептуализм (см.)  - это номиналистическая критика и пародия на платомарксизм как новую форму средневекового реализма.

См. также Гипер-,  Как бы, , Недо-

Карл Поппер. Открытое общество и его враги, в 2 тт.,  пер. под ред. В. Н. Садовского. М., Международный фонд "Культурная инициатива", 1992,  т. 1, сс. 71-72, 113, 211; т. 2. сс. 138, 204.

Mikhail Epstein. The Phoenix of Philosophy: On the Meaning and Significance of Contemporary Russian Thought, in Symposion. A Journal of Russian Thought, , Los Angeles:  Charles Schlacks, Jr., Publisher (University of Southern California), vol. 1, 1996, 35-74.

М. Эпштейн. Постмодерн в России. Литература и теория.  М., Изд. Р. Элинина, 2000, сс. 27-29, 56-59.

Михаил Эпштейн