В ряде случаев, разумеется, произведение рассматривается как лишенное внутреннего интереса- и именно поэтому представляющее некоторый "внешний" интерес для характеристики читательских вкусов, книжного рынка, издательской политики, и т. д. Например, бездарная книга стихов или безграмотное учебное пособие могут представлять интерес как симптом каких-то общественных процессов и тенденций. Таким образом, необходимо провести разграничение между собственно интересным произведением - и произведением как элементом какой-то интересной ситуации. В последнем случае часто используется выражение "представляет интерес как..." Произведение, само по себе мало интересное, может представлять интерес как "выражение упадка читательских вкусов", как "свидетельство кризиса писательского дарования" и т.п. Бывают интересные люди и книги - и бывают интересные ситуации, элементом которых становятся неинтересные люди и книги.
Категорию интересного оспаривают на том основании, что она является субъективной. "Одних интересует одно, других - другое. Интересное всегда интересно-для-кого-то". Но то же самое можно сказать и о "прекрасном", и о "добром", однако мало кто оспаривает необходимость эстетики и этики как наук о прекрасном и добром. То, что интересует меня в одном, а другого в другом, интересует нас в каком-то общем смысле, который и подлежит выявлению. Вопрос не в том, что интересно для разных людей, а что такое само интересное, что значит "интересовать" и "быть интересным". Если одного интересует хоккей, а другого футбол, одного философия, а другого литература, одного Гегель, а другого Ницше, то все они находят для себя что-то интересное в разных явлениях: и вот само это явление интересного интересует нас. В данном случае мы совершаем простейшую феноменологическую редукцию, вынося за скобки субъектные и объектные факторы, кого и почему интересует то, а не другое, и сосредотачиваясь на самом феномене интересного, который один и тот же для всех, кто бы чем ни интересовался.
Игра между двумя полюсами одной модальности, возможным и невозможным, переход наименее возможного в наиболее возможное - вот что составляет феномен интересного. Так, интересность научной работы или теории обратно пропорциональна вероятности ее тезиса и прямо пропорциональна достоверности аргумента. Самая интересная теория - та, что наиболее последовательно и неопровержимо доказывает то, что наименее вероятно. Например, вероятность того, что человек воскреснет после смерти, исключительно мала, и теория, которая убедительно доказала бы возможность воскресения, была бы в высшей степени интересна. Вероятность, что старец Федор Кузмич - это император Александр 1, достаточно мала, и веские исторические доказательства в пользу этого тезиса были бы исключительно интересны.
По мере того, как вероятность тезиса растет, а достоверность аргумента падает, теория становится менее интересной. Наименее интересны теории: (1) либо доказывающие самоочевидный тезис,(2) либо приводящие шаткие доказательства неочевидного тезиса, (3) либо, что хуже всего, неосновательные в доказательстве очевидных вещей. Таким образом, интересность теории зависит не только от ее достоверности, но и от малой вероятности того, что она объясняет и доказывает.
Интересность - это соотношение, образуемое дробью, в числителе которой стоит достоверность доказательства, а в знаменателе - вероятность доказуемого. Интересность растет по мере увеличения числителя и уменьшения знаменателя. Чем менее вероятен тезис и чем более достоверен аргумент, тем интереснее научная идея.
Этот же двоякий критерий интересности можно распространить и на литературное произведение. Интересен такой ход событий, который воспринимается, с одной стороны, как неизбежный, с другой - как непредсказуемый. Как и в научной теории, логика и последовательность художественного действия сочетается с его неожиданностью и парадоксальностью. Вот почему известное изречение Вольтера: "все жанры хороши, кроме скучного", применимы и к научным жанрам и методам. Скучность метода - это не только его неспособность увлечь исследователя и читателя, но и признак его научной слабости, малосодержательности, когда выводы исследования повторяют его посылки и не содержат ничего неожиданного, удивляющего.
Параметры интересности задаются сходно для книги, для личности, для ситуации. Неинтересная книга, которая вышла в престижном издательстве или пользуется массовым успехом, создает парадокс, которым и определяется интерес данной ситуации. Как и в случае с интересной теорией или интересным романом, перед нами вероятностная пирамида, на вершине которой находится крайне маловероятное событие, а в основании - достоверный факт, что такое событие произошло вопреки своей невероятности.
Понятие "интерес" происходит от латинского "inter-esse", т.е. буквально означает "быть между, в промежутке". И в самом деле, интересно то, что находится в промежутке двух крайностей - между порядком и свободой, между достоверностью и невероятностью, между логикой и парадоксом, между системой и случаем. Стоит чему-то одному взять верх, оттеснить другое - и интерес тотчас же пропадает, заменяясь сухим уважением или вялым безразличием. Нас интересует не просто странность или безумие, но такое безумие, в котором есть своя система - и такая идея, в которой, при рациональном зерне, есть что-то безумное, выходящее за границы здравого смысла. Перефразируя Нильса Бора, можно бы сказать: "Эта идея недостаточно безумна, чтобы быть интересной".
Понятие "интересное" часто употребляется в современной науке, обозначая такое свойство теории, которое делает ее интеллектуально привлекательной. Физик Фримэн Дайсон (Freeman Dyson) развивает принцип "максимального разнообразия", согласно которому "законы природы и начальные условия таковы, чтобы сделать вселенную как можно более интересной."[1] Как только жизнь становится скучной, уравновешенной, происходит нечто непредвиденное: кометы ударяются о землю, наступает новый ледниковый период, разыгрываются войны, изобретаются компьютеры... Наибольшее разнообразие ведет к стрессу в жизни и интересу в познании. Специалисты по теории хаоса часто употребляют "интересный" в значении "сложный", "нелинейный", не поддающийся упрощению и предсказанию.
"Интересное" как категория сравнительно недавно вызвала интерес философии, причем часто в полемических целях заостряется ее нетрадиционность.[2] Постмодерные философы Жиль Делёз и Феликс Гваттари резко противопоставляют "интересное" знанию и истине как устаревшим эпистемам. "Философия состоит не в знании и вдохновляется не истиной, а такими категориями, как Интересное, Примечательное или Значительное, которыми и определяется удача или неудача. /.../ Одни только профессора могут, да и то не всегда, писать на полях "неверно", у читателей же скорее вызывает сомнение значительность и интересность, то есть новизна того, что им предлагается читать. /.../...Даже отталкивающий концепт обязан быть интересным. Когда Ницше создал концепт "нечистой совести", он мог усматривать в этом самую отвратительную вещь на свете и тем не менее восклицал: вот тут-то человек становится интересен!.../.../ ...Мысль как таковая производит нечто интересное, стоит ей получить доступ к бесконечному движению, освобождающему ее от истины как предполагаемой парадигмы, и вновь обрести имманентную творческую потенцию".[3]
Итак, интересное, по Делёзу и Гваттари, это альтернатива познанию истины и поиску согласия. Интересно то, что отталкивает и отвращает; интересно то, что не соответствует действительности; интересно все, что нарушает положительную конвенцию знания, противостоит как свидетельствам фактов, так и вкусам зрителей. Такая концепция интересного, которая связывает его только с "мощью творения", на мой взгляд, чересчур романтична - и так же однобока, как рационалистическая концепция истины. Интересное образуется именно в раздвоении и совмещении двух критериев, а не исключении одного другим. Романтическое интересно, поскольку оно обнаруживает свою рациональную сторону, и наоборот. Эдгар По или Х. Л. Борхес - интереснeйшие писатели именно потому, что у них тайна поддается рационалистической расшифровке, но и сама расшифровка не утрачивает, а усиливает чувство какой-то еще более объемлющей, непроницаемой тайны. Мысль, которая заведомо противится фактам и презирает их, столь же скучна, как и мысль, которая плоско опирается на факты. Интересное - то, что ловит тебя в ловушку, заманивает, захлопывает и позволяет "быть между": между двух взаимно исключающих и равно необходимых качеств предмета. Интересно быть между тезисом и антитезисом, когда и синтез между ними невозможен, и конфликт исчерпан, и победа того или другого исключена... Интересность - это зависание между, в точке наибольшей интеллектуальной опасности, наименьшей предсказуемости: между системой и безумием, между истиной и ересью, между тривиальностью и абсурдом, между фактом и фантазией.
Таким образом, истинность, правильность и верность теории (а это, кстати, три различных свойства) суть необходимые, но недостаточные условия ее интересности. Теория истинна, когда она соответствует внешним фактам; правильна, когда она внутренне непротиворечива; верна, когда она подтверждается проверками и экспериментами... Но интересна она только в том случае, если предметом обоснования в ней является малоочевидное.[4] Чем менее вероятен тезис в начале и чем более он достоверен в итоге, тем более захватывающим является путь теории, тем больше в нее вложено интеллектуального напряжения. Интересное исследование - это приключение мысли, которая то и дело теряет точку опоры, сбивается с прямого пути, попадает в неловкие положения, переступает границы мыслимого. Если постструктурализм, в лице Фуко, Делеза и Гваттари и других теоретиков, считает истину устаревшей эпистемой и отказывает ей в каком-либо концептуальном статусе, то следующая эпоха мышления восстанавливает интерес к истине, но уже в составе более широкой категории интересного. Истина заново приобретает интерес именно как неожиданная и невероятная истина, не только отражение того, что есть, но и предвосхищение того, чего быть (почти) не может.
Достоинство любого писателя, в том числе теоретика- быть интересным, но это не значит - интересничать, то есть нарочно привлекать к себе интерес. Как правило, интересничанье быстро распознается и убивает интерес к себе, притупляет внимание и любопытство. Интересничанье - это интеллектуальное кокетство, т.е. спазма, "судорога" интересности, скоротечное израсходование ее ресурса, взрыв неожиданного, когда еще не успело оформиться само ожидание. Интересность создается на коротких отрезках текста, а текст в целом оказывается вялым и лишенным интриги. Часто приходится жертвовать интересом отдельного пассажа, чтобы создать некую инерцию ожидания и подтолнуть интерес к последующему неожиданному развитию (мысли или действия). Интерес книги может выявиться лишь в объеме ее целого, от первого до последнего слова, и может падать и подниматься на ее протяжении, достигая высшего напряжения в конце.
Как ни странно, наиболее интересны те произведения, которые написаны не ради чистого интереса, а ради познания мира и человека, ради воплощения какой-то идеи, ради эмоционального самовыражения, ради создания оригинальных образов. В этом "диалектическая" особенность интереса, который тем вернее достигает своей цели, чем больше уклоняется от нее. В природу интересного входит его независимость от того или тех, кого оно может заинтересовать. Казалось бы, в само понятие "интереса" входит отнесенность к потребителю, перципиенту - быть интересным для кого-то. Но то, что по-настоящему интересует нас, интересно лишь постольку, поскольку не пытается нас заинтересовать - оно увлекает нас за собой, а не тащится покорно за нами. Заискивать перед публикой, доискиваться ее внимания - лучший способ ее проиграть, утратить ее интерес. Интересный человек, интересная книга наполнены собой и своим - но не до края, они могут еще забрать "на свой борт" и читателя и увести за собой.
Есть такие талантливые люди, с которыми неинтересно, потому что они переполнены собой и не оставляют места ни для кого, кроме себя. Их интересность приближается к нулю, как и интересность совсем пустых людей, у которых ничего нет, которым некуда вести слушателя или читателя. С трагедией бедного человека, которому "некуда идти" (вспомним Мармеладова у Достоевского), сопоставима трагедия скучного человека, которому "некуда вести за собой". Есть люди как фонтан - из себя извергающие себя же, и люди как вата, из которых не выдавишь ни капли, и люди как губка - впитывающие и изливающие. Последние - самые интересные. Не фонтан и не вата, но губка - эмблема интересного.
Интересное не только вовлекает нас в свое междубытие, но и само находит в нас место "между". Между мною и мною. Между моей данностью и моей возможностью. Потому-то интересное и интересно для нас, что оно опосредует нас с самими собой. Интересное - это то, чего нам не хватает, чтобы быть самими собой, или точнее, стать теми, кто мы есть. В человеке всегда есть расхождение между актуальным и потенциальным, между тем, что он есть, и тем, чем он может быть. Интересы человека и сходятся к той точке, где он может восполнить и превзойти себя. Притом потенциальное совсем не обязательно должно переходить в актуальное - важно сохранять и расширять эту зону потенциального, поскольку в известном смысле человек и есть то, чем он может быть, он реален в качестве нереализованной потенции, и само осуществление определенных возможностей нужно ему для того, чтобы расширить далее сам круг возможностей. Человека интересует то, что в чем он узнает возможность для себя быть иным, оставаясь собой. Даже поверхностные интересы имеют свою экзистенциальную сторону. Например, интересуясь атлетикой, человек испытывает возможность быть сильнее и быстрее себя самого. Интерес имеет самое глубокое участие в самоопределении человека как потенциального существа, в его стремлении "быть целым миром".
Интересов и больше, и меньше, чем индивидов, поскольку (1) один индивид имеет много интересов, и (2) один интерес разделяют много индивидов. В этом отношении интересы сходны с универсалиями и могут быть охарактеризованы как"универсалии-для-индивидов", в отличие от просто универсалий, или "универсалий-в-индивидах". Универсалия в обычном смысле этого слова объективно присуща индивиду (как человеку, так и вещи) и не зависит от его сознания и желания. Например, такие универсалии, как "нация", "класс", "темперамент", "мышление", "язык" (т.е. способность мыслить и говорить) не могут считаться интересами. Но "чтение","наука", "искусство", "политика", "спорт" могут считаться универсалиями-для-индивидов, и следовательно, интересами. Интересы - это динамическое качества, которые, в отличие от универсалий, не охватывают наличное бытие индивидов, но образуют область потенциального, т.е. задаются и "потенцируются" самими их обладателями.
Показательно, что "интересность" может выступать как синоним беременности. "Женщина в интересном положении". Интересно то, что она одна - но их уже двое: в ней угадывается другая жизнь, погруженность в себя и возможность выхода из себя. Интерес - это форма потенциальности, своеобразная "беременность", когда человек вынашивает в себе другого, когда его "я" раздваивается, чтобы обнаружить иное в самом себе.
Интересность - это то свойство, которое скрепляет миры действительного
и возможного, "очевидное" и "невероятное", не позволяя им оторваться друг
от друга. Как только один момент начинает резко преобладать над другим,
например, старательно доказывается легко доказуемое (очевидное) или провозглашается
и не доказывается трудно доказуемое (невероятное), интерес утрачивается,
переходя в скуку согласия или досаду неверия.
[1] John Horgan. The End of Science: Facing the Limits of Knowledge in the Twilight of the Scientific Age. New York: Broadway Books, 1997, p. 252.
[2] Впрочем, еще Шопенгауэр рассматривал интересное как категорию воления и противопоставлял ее прекрасному как категории представления. "...Интересною называем мы драму или эпическое стихотворение тогда, когда события и поступки, о которых они повествуют, побуждают нас к участию в них, событиях, - участию, которое совершенно подобно испытываемому нами при действительных событиях, где замешана наша собственная личность. /.../ ...Слово "интересно" служит для обозначения всего, что приобретает сочувствие индивидуальной воли, quod nostra interest. В этом ясно проявляется различие между прекрасным и интересным: первое относится к познанию, и притом к самому чистому; второе воздействует на волю". Шопенгауэр. Об интересном, в его кн. Об интересном, М., "Олимп", 1997, сс. 402, 403.
[3] Жиль Делез, Феликс Гваттари. Что такое философия? цит. изд., сс. 108, 178 (в перевод внесены небольшие стилистические изменения).
[4] Исследование, даже тривиальное по своим результатам, может быть интересным, если оно развертывается в неожиданной области, если нетривиально выбран сам предмет исследования. Есть много факторов "невероятности", включенных в игру мышления, начиная с выбора темы и определения терминов и кончая обоснованием главного тезиса.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------