12. Потенциация как метод. Эрос мышления
 
          Но возможен и иной подход - не селекция, а селебрация (celebration) текста, празднование его многозначности.   Суд работает в режиме нехватки,  тогда как праздник разворачивается под знаком изобилия. Категория редкости, лежащая в основании экономической и политической жизни общества (ценообразование, рынок, классовое расслоение и борьба, социальная иерархия, политическая власть, все формы вытеснения и соперничества) принадлежит к модусу сущего, тогда как модус возможного несет в себе категорию изoбилия, в основе которой- преизбыток  потенции над актом, нереализуемость всех возможностей.

        Такова разница между критическим и креативным, собственно "конструктивным"  конструкционизмом, который мы в дальнейшем обозначим шеллинговским термином "потенциация". Потенциализм, как он здесь понимается,  празднует событие текста и сам становится праздником "избыточного" мышления, в том смысле "избыточности", который выдвинут  французским мыслителем Жоржем Батаем, а впоследствии был развит в методологии науки Полом Фейерабендом. Согласно Батаю, большинство видов человеческой деятельности охватываются критерием полезности, тогда как последняя цель всякой деятельности, которая уже не служит никакой другой цели, есть бесполезность, щедрая трата без пополнения, чистая  прибыль. Если интеллект расчленяет все явления по признаку полезности, то эрос, или сфера желания, есть самоцельная, бесполезная трата энергии. Батай ставит вопрос, может ли  эротизм войти в область интеллекта и дать импульс теоретической деятельности?  

        Сам Батай постулирует интеллект и эротизм как две раздельные сферы и в дальнейшем пользуется более или менее традиционными интеллектуальными процедурами для объяснения эротических феноменов. В этом смысле его метод мало отличается от психоанализа, который он критикует за то, что эротическое и бессознательное здесь изучается с позиций научного рассудка, тогда как задача состоит в том, чтобы преобразовать сам рассудок, внести в него эротический импульс.

         Батай  замечает, что "объект желания  есть вселенная, или целостность бытия"; в противоположность этому, "первый импульс интеллекта... - абстрагировать, отделять объекты размышления от конкретной целостности реального."[1] Такое разделение представляется схематическим.  Суть в том, что интеллект не нуждается в эротизации "со стороны", он сам изначально есть  мощное орудие желания. Интеллект гораздо более  страстен и требователен, чем любой орган человеческого тела. Интеллект может охватывать гораздо большую целостность бытия, чем сексуальное желание, направленное на отдельное существо и даже склонное к фетишизации, дроблению своего объекта на влекущие фрагменты.  Именно интеллект есть орган целостного желания. Ум "похотливее" тела, ибо телу нужно только другое тело или несколько тел, тогда как уму нужна вселенная - бесконечность мыслимых и потенцируемых миров. Интеллект  укрупняет  масштаб желания и делает его неутолимым. Подобно тому, как плоть возбуждается созерцанием нескромных красот, ум возбуждается такими предельными понятиями, как "бытие", "возможность", "бесконечное", "мир", "универсум".  И своеобразного "оргазма" ум достигает, когда конструирует  "теорию всего". "Теория всего", о которой много говорит современная физика в плане объединения всех природных сил и взаимодействий, не может быть только физической или даже только научной, она должна  быть и поэтической, и музыкальной, и философской, - "всякой", "метафизической", т.е. представлять универсальность предмета в универсальности методов познания. 

          Метафизика есть самая сладострастная из грез интеллекта. Если объектом желания может стать совокупность миров,  по словам Батая,  "вселенная, или целостность бытия", то именно метафизика есть наибольшее из всех желаний, самое страстное и жгучее желание, квинтэссенция  эротизма, ибо она соблазняется всей полнотой сущего и возможного, ищет обладания  миром в целом. Желание вырастает в метафизике до универсализации своего объекта, который в пределе совпадает с мирозданием и Богом. Вот почему философия и теология суть самые обильные резервуары желания:  в них мы хотим Всего, стремимся к постижению первоначальной причины и к достижению последней цели Всего. Интеллект есть машина возгонки желания, что означает не только одухотворение последнего, но и его усиление в качестве желания, эротическое превосхождение и снятие сексуального.[2]                   

           Но если  признать теоретический потенциал желания, нужно сделать и следующий шаг  - признать эротику в качестве методологии. "Желать произведение"  - значит строить на его основе бесконечный универсум смыслов, множество дискурсов, которые варьировали бы его образы и темы в терминах разных наук, идеологий, искусств. После того, как Батай очертил теорию эксцесса и трансгрессии (избытка и преступания),  следующий шаг должен привести к эксцессивности и трансгрессивности самой теории. Потенциация - это и есть методология желания как эксцесса и трансгрессии.  Теория не только фиксируется на объекте, но и преступает его, создавая множество возможных и желаемых объектов, которые находятся в отношениях ревности и провокации с исходным объектом. У желания - двойной смысл: желание  обращено на желаемое с целью его воплотить и одновременно отдалить и сделать невоплотимым. Желание создает область желанного, которое превращает данность в недосягаемость.  Потенцировать - значит  внести  из-быточность и пре-ступаемость (принцип выхождения за края) в методологию, которая уже не судит произведение, но превращает его в событие сверхзначимости. Критика как таковая, судебный подход, здесь уступает место "потентике", многообразной трансформации текста, усиливающей каждую из его возможных интерпретаций. Задача теории - не утилизовать, а потенцировать произведение, т.е. не сокращать, а умножать его смысловые возможности.                              

             Потенциация текста может действовать на разных уровнях его исследования - и генетическом, и композиционном, и телеологическом. Например, изучение черновиков и одновременная публикация всех вариантов текста (в частности, как электронного гипертекста) помогает обнаружить такое существенное свойство произведения, как его вариативность. Произведение создается не столько в результате последовательной актуализации исходного замысла, сколько в процессе умножения замыслов и их совмещения в одном тексте, который приобретает тем самым многослойность и многосмысленность, приводит все знаки в состояние наибольшей  значимости.  Черновики не отбрасываются, а срастаются в беловик, так что окончательный текст представляет возможность для большего числа вариативных прочтений, чем любой из черновиков. Произведение созревает по мере того как вбирает в себя все свои предыдущие варианты и превращают стадии своего написания в потенции своего прочтения. Это и есть потенциация: из многих возможностей письма реализуется одна, но именно такая, которая  в свою очередь создает много возможностей чтения. Реализация замысла становится одновременно потенциацией смысла.  Подлинный текст произведения - это гипертекст, т.е. собрание всех его вариантов, причем последний отличается от предыдущих именно  сжатостью, компактностью - степенью своей внутренней вариантности, числом совмещенных версий прочтения.[3]

            Так, на примере "Евгения Онегина" литературовед Сергей Бочаров показывает, как разные варианты судьбы и взаимоотношений героев не столько отбрасываются, сколько сохраняются в движении романа, образуя его "возможный сюжет", точнее, совокупность возможных сюжетов, которые, как линии перспективы, уходят в "даль свободного романа". Онегин мог бы влюбиться в Татьяну сразу после первой встречи - отсюда его реплика Ленскому: "Я выбрал бы другую, / Когда б я был как ты поэт". Дуэль Онегина с Ленским могла бы не состояться: "Когда б он знал, какая рана / Моей Татьяны сердце жгла! / Когда бы ведала Татьяна, / Когда бы знать она могла...".  "Бы" и есть тот магический кристалл, через который  преломляется романное "было", высвечивая грани все новых возможностей. Смысл каждого сюжетного поворота задается возможностью другого; герои несчастливы именно оттого, что "счастье было так возможно". Бочаров делает вывод: "Конечно, Пушкин, как и всякий автор, когда писал роман, многое зачеркивал и оставил в черновиках. Но он при этом сохранил как бы незачеркнутыми многие и многие возможности судьбы героев, развития действия, своих авторских решений и показал их наглядно в тексте романа как черновые варианты самой жизни, которые ему оказалось важно для нас сохранить. /.../...Возможность в романе Пушкина - и не только в этом романе, но вообще в творческом мире Пушкина, в его поэтической философии - имеет статус также особой реальности, наряду с той реальностью, которая осуществляется".[4]  Разные варианты сводятся в один текст, сгущаются в нем, увеличивая его суггестивность. Генезис произведения - это и есть его потенциация: не выбор одного варианта из многих, а сжатие многих в одном.

        Потенциация текста на уровне  композиции  обнаруживают игру возможностей  в каждом новом сюжетном элементе, который не только играет с ожиданием читателя, меняя возможность предстоящих событий, но и обнаруживает потенциальность событий уже ранее описанных, которые, оказывается, могли иметь совсем другой смысл и вызвали другие последствия, чем казалось раньше. Например,  "Ревизор" Гоголя  представляет фигуру Хлестакова в двойственном освещении:  каждый его поступок  (например, то, что он берет обеды в долг и заглядывает кушающим в тарелки)  может восприниматься и как крайняя степень нужды, и как свидетельство чрезвычайных ревизорских полномочий. Хлестаков вкладывает в свои жесты и реплики  один смысл, городские чиновники - прямо противоположный, а зрители наслаждаются именно игрой и переливом этих смыслов в каждой реплике. Эта игра возможных прочтений-интерпретаций может продолжаться и за пределами текста: так, в задуманной постановке А. Я. Таирова пьеса заканчивалась сценой, где настоящим ревизором, требующим чиновников к себе, оказывается сам Хлестаков. 

          Американский  исследователь Гари Сол Морсон показывает, что литературное повествование строится не только на предвещении будущих событий и оповещении о произошедших событиях, но и включает такую модальность, что разные варианты одного события предстают одинаково возможными, "со-освещаются". "Дымка возможностей окружает каждую актуальность./.../Со-освещение опирается на концепцию времени как поля возможностей."[5]  Например, в "Бесах" Достоевского сохраняются и сложно взаимодействуют между собой две возможности: что Ставрогин был близок с девочкой-подростком - и что он выдумал весь  этот эпизод.  Точно так же сохраняется возможность, что Петр Степанович Верховенским не был настоящим сыном Степана Трофимовича Верховенского.[6] 

        Потенциация текста может рассматриваться в направлении не только его генетического прошлого и композиционного настоящего, но и гипотетического будущего   Как недавно заметил Вяч. Вс. Иванов, "новая волна методологического "штурма и натиска" в истории и теории литературы необходима, одним из возможных путей мне кажется изучение "третьего мира" по К. Попперу - ненаписанных книг, существование которых как идеальных сущностей возможно. Изучив все романы (и черновики, и другие архивные материалы) Достоевского, можно попытаться обрисовать ненаписанный им роман (например, "Житие великого грешника", что отчасти пробовал делать Комарович)."[7]  

      Сочетание разных методов в истолковании одного текста вовсе не означает эклектизма, как слабой теоретической позиции, - наоборот, сильная теоретическая позиция состоит в том, что разные методы, пересекаясь и соперничая, усиливают событийность исследования как приключения мысли.

              Далее следует заметить, что область гуманитарных дисциплин не сводится к задаче интерпретации текстов, хотя такое сужение само по себе характерно для методологии критицизма. У гуманитарных наук есть своя креативная сторона, которая еще не нашла методологического признания в системе дисциплин.  Науки, как известно, делятся на три разряда: естественные, социальные и гуманитарные. У первых двух есть еще практические надстройки или пристройки - методы преобразования того, что данные науки изучают.
 

Предмет            Науки               Практика            --------------------------------------------------------
Природа           Естественные        Техника                            
 
Общество          Социальные          Политика                          
 
Культура          Гуманитарные              ?
 

               Философия возможного позволяет обосновать конструктивность гуманитарного мышления, не утрачивая его специфики, не технологизируя и не политизируя феномена культуры. Эту область потенциации культуры на основе ее гуманитарного исследования я бы назвал культуроникой. Культуроника - изобретательская деятельность в гуманитарной сфере, конструирование новых альтернатив в культуре, новых возможностей общения и познания, которые были бы специфичны для культуры и вместе с тем  служили бы ее трансформации.

             Допустим, существует наука лингвистика - королева гуманитарных наук второй половины 20 века. Но почему именно вокруг слов и звуков, нарушающих тишину, происходит выделение и становление дисциплины, а не вокруг самой тишины, из которой выделяются ее объекты? Молчание задает языку границы его деятельности и ту форму, в которой он осмысленно расчленяет себя. Так возникает возможность альтернативной дисциплины - лингвистики молчания, или силентики (альтернативное название - сайлентология; можно назвать ее по-русски - "молчесловие"). Это наука о паузах, о формах умолчания и замалчивания, о "молках", единицах молчания, формирующих речь и определяющих глубину ее семантических переносов, метафорических сдвигов и фигуральных значений.

            Потенциация - это умножение мыслимых объектов путем создания их альтернатив, вариаций, соперничающих моделей. Рядом с каждой дисциплиной, теорией, понятием, термином живет его "тень", которая при иных условиях освещения могла бы выступить как самостоятельный, первичный объект сознания. Возможны цивилизации, где основной гуманитарной дисциплиной была бы силентика, а не лингвистика; где философия была бы наукой о единичном, а не всеобщем; где главой языческого пантеона был бы не Юпитер, бог неба и грозы, а Термин, бог рубежей и границ... Потенциация, в отличие от догматически и релятивистски понятого деконструкционизма, получившего в 1980-е - 1990-е гг. распространение в академических кругах,  не просто расшатывает основание какой-то системы понятий, показывает ее зыбкость и относительность, оставляя читателя перед лицом иронического "ничто", - но развертывает ряд альтернатив для каждой теории и термина: не критикует их, а именно потенцирует, т.е. вводит в раздвигающийся ряд понятий, каждое их которых  альтернативно другому, иначе трактует то же самое явление.

             Потенциация наук, искусств, жизненный стилей, теоретических моделей и т.д.  - это процедура расширения каждого понятия путем его мультипликации, встраивания в  виртуальные поля сознания. Логика, стоящая за потенциацией, не является ни индуктивной, ни дедуктивной, и, конечно же, она радикально отличается от редукции, которая сводит многоразличное к единому. В данном случае, наоборот, одно обнаруживает множественность, отличие от себя, раскладывается как ряд инаковостей. Такой логический прием можно назвать "абдукцией": этот термин был введен Чарлзом Пирсом для обозначения логики гипотетического мышления. Абдукция (abduction) - буквально "похищение", "умыкание" - это похищение понятия из того ряда, в котором оно закреплено традицией, и перенесение его в другие, множественные, расходящиеся ряды понятий. Скажем, у науки похищается ее предмет ("язык" у лингвистики, "древнее" у археологии), который становится предметом другой  науки ("сайлентология", "археософия"). Или наука похищается у определенной предметной области и переносится на другую (так Мишель Фуко создал "археологию знания", хотя собственно археология имеет дело с материальной культурой). Абдукция чем-то перекликается с метафорой, перенесением значения по сходству; но это не поэтический, а логический прием, основанный на расширительной работе с теоретическим понятием, которое "номадически" к перемещается по разным концептуальным полям, пересекает границы дисциплин и методологий.

          Потенциация продолжает работу деконструкции по "рассеянию" смыслов, но переводит эту работу из критического в конструктивный план и может быть оксиморонно названа "позитивной деконструкцией". Сам инициатор деконструкции предостерегал против ее использования как орудия критики, в результате чего одно, более "правильное" истолкование текста противопоставляется другому и происходит не столько рассеивание, сколько прореживание смыслов. Но термин "деконструкция" имел свою судьбу, свою логику негативности, как признает и сам Жак Деррида: "...Гораздо труднее избавиться от негативной внешности /термина "деконструкция" - М.Э./; так было и так есть. ...Вот почему это слово, по крайней мере само по себе /вне контекста - М. Э./, никогда не казалось мне удовлетворительным..."[8] 

         Как показал анализ в предыдущих главах книги, не только слово, но и идея деконструкции имеет наклонность к критицизму. В своем практическом применении деконструкция выступила именно как процесс "расплетения, разложения, расслоения" структур, хотя исходной установкой, по словам Деррида, была "не негативная операция. Было необходимо не разрушать, а скорее понять, как "построен "ансамбль" - реконструировать его с этой целью".[9]

          На основе такого определения деконструкции можно дать контрастное определение потенциации: это реконструкция возможностей, заключенных в данном культурном ансамбле, с целью построения альтернативных ансамблей. Деконструкция устанавливает в тексте "неопределимость  значений", тогда как конструктивное преобразование этого метода состояло бы в работе с "беспредельными значимостями", откуда и вырастают новые ансамбли культуры.[10]
 

[1] Georges Bataille. The Accursed Share, Trans. by Robert Hurley. New York: Zone Books, 1993, vol. 2 (The History of Eroticism), pp. 111, 112.

[2]  Сам Батай признает, что "в объятии объектом желания всегда выступает полнота бытия, так же, как она выступает объектом религии или искусства, - полнота, в которой мы теряем себя, поскольку принимаем себя за отдельное существо..." (ibid., p. 116). Значит, религия и искусство выступают как формы желания, предмет которых - полнота бытия.

[3]  Как замечает Ольга Вайнштейн в связи с анализом французской  генетической критики,  "легкость семиотических переключений, богатство выбора по оси синтагматики и парадигматики, бесконечная  игра означающих, мерцание все новых "следов" превращают "гипертекст" в идеальную модель культурной памяти, которая хранит в своих глубинах всевозможные потенциальные комбинации знаков". О. Вайнштейн. Удовольствие от гипертекста (Генетическая критика во Франции),  "Новое литературное обозрение",  # 13, 1995, с. 388.

[4]   Сергей Бочаров. Проблема реального и возможного сюжета ("Евгений Онегин"), в сб. Генезис художественного произведения: Материалы советско-французского коллоквиума, М., изд. ИМЛИ АН СССР, 1986, сс. 144, 145.

[5]   Gary Saul Morson.  Narrative and Freedom: the Shadows of Time. New Haven: Yale University Press, 1994, pp. 118, 119.  Три композиционных приема игры с повествовательным  временем  называются, соответственно, "foreshadowing," "backshadowing" и "sideshadowing".

[6] Ibid., p. 224.

[7]   Седьмые тыняновские чтения. Материалы для обсуждения. Тыняновские сборники, вып. 9. Рига-Москва, 1995-1996,  сс.  24-25.

[8]  Letter to a Japanese Friend, in: A Derrida Reader. Between the Blinds, ed. cit., p. 272.

[9] Ibid.,  p.  272.

[10]  Один из опытов потенциации - моя работа над электронной "Книгой книг", собранием альтернативных гуманитарных дисциплин и теорий.  См. М. Эпштейн. Книга, ждущая авторов. "Иностранная литература". #5, 1999, сс. 217-228; его же, Из тоталитарной эпохи - в виртуальную: Введение в Книгу книг. "Континент", #102, 1999, сс. 355-366.

Другой сетевой проект "Дар слова. Проективный лексикон  русского языка" (с апреля 2000 г.)   - это опыт потенциации лексико-морфологической системы современного русского языка, развития корневой системы, создания альтернативных моделей словообразования.
dar0.html
http://www.russ.ru/krug/20021104_dar.html

-----------------------------------------------------------------------------------------------------

                назад                      оглавление                    вперед