Стерео-этика определяется по контрасту с медиальной этикой "золотой середины".  Один из самых влиятельных постулатов в истории этики восходит к Аристотелю:  добродетель - это середина между двумя порочными крайностями. "...Избыток и недостаток присущи порочности (kakia), а обладание серединой - добродетели" ("Никомахова этика",  1106б). Однако сам  Аристотель показывает, что между двумя крайностями есть не одна, а две середины. "Серединою же по отношению к нам я называю то, что не избыточно и не недостаточно,  и такая середина не одна и не одинакова для всех" (там же, 1106а). Одна середина больше отстоит от одного края, а другая - от другого.

Если излишек боязни  - это трусость, а недостаток боязни - безрассудство, то между ними размещаются и две середины, две добродетели: мужество, которое дальше отстоит от трусости, и благоразумие, которое дальше от безрассудства. Диапазон нравственного поведения не фокусируется в одной центральной точке "правильного поступка", а описывается большим ценностным промежутком между мужеством и благоразумием. Точно также между двумя пороками: скупостью и расточительством  - размещаются две добродетели: щедрость, которая дальше от скупости, и бережливость, которая дальше от расточительности.  В нижеприведенной схеме по краям располагаются два порока, а между ними - две добродетели:

безрассудство - мужество - благоразумие - трусость

расточительство - щедрость - бережливость - скупость

 бесстыдство   -  прямота - скромность - ханжество

Стереоэтика - это объемное постижение  ценностей, смещенных относительно друг друга и именно поэтому требующих совмещения в конечной перспективе, в полноте нравственного восприятия.    Двоенравие в этике - то же, что двуязычие в культуре: способность переводить мысль или ценность с языка на язык и воспринимать или выражать ее в объеме расходящихся и сходящихся значений (ср. Стереотекст). Стереоэтика  -  нравственная зрячесть, "двуглазие", стереоскопия, обусловленная схождением двух знаковых моральных проекций одного поступка:  отвечая критерию бережливости, он опасно приближается к скупости,  а взывая к чувству щедрости, может обернуться расточительностью.  В этой двойной системе координат и блуждает наше нравственное чувство, никогда не находя полного успокоения,  точки идеала, абсолютной середины. Нравственность - это способность не столько видеть, сколько  долго всматриваться в предмет, сополагая разные его проекции.

Щедрость и бережливость, мужество и благоразумие можно назвать со-добродетелями, и они так же необходимы этике, как правая и левая рука - организму, а правое и левое полушарие -  мозгу. Возможно, что с различием этих двух полушарий, с врожденной асимметрией мозга связана и двойственность моральных принципов. Через призму со-добродетелей  мы постигаем нравственные ценности смещенными друг относительно друга - и одновременно совмещаем их в одной перспективе, как объемный эйдос добродетели, который никогда нельзя полностью воплотить в одном поступке, но только в серии поступков, сочетающих в разной степени мужество и благоразумие, прямоту и скромность, смелость и смирение. Без попытки совмещения с  другой добродетелью, своей парой,  любая добродетель  переходит  в крайность, порок. Расточительность - это щедрость без бережливости, скупость - это бережливость без щедрости, и т.д. Порок - это именно одномерность, отказ от двоенравия и стереоскопического восприятия вещей, нравственная одноглазость.

Два основных полюса среди добродетелей: самоотдача и самосохранение. Мужество, щедрость, жертвенность  - это действовать во имя других, отказываясь от себя. Благоразумие, осторожность, бережливость - сохранять, выращивать и приумножать себя, чтобы было чем жертвовать, что отдавать другим. Какая стратегия окажется морально выигрышной, невозможно заранее предсказать, это зона полнейшего риска. Можно отдать себя задаром, не успев себя еще взрастить. И можно всю жизнь взращивать, укреплять, лелеять себя - и так и не дожить до  акта отдачи.  Примеры у нас в близкой исторической памяти. Парнишка кудрявый 17-ти лет, отдавший свою жизнь "за рабочее дело", а точнее, за власть убийц и демагогов, за то, чего он не мог понять и оценить, что было недостойно его подвига. И писатель, всю жизнь ждавший того часа, когда можно будет высказаться смело и безбоязненно, - и не оставивший после себя ничего, кроме многотомного собрания сочинений в жанре "чего изволите"...

Добродетель имеет два центра и представляет собой эллипс, а не круг. Смещаясь к одному из этих центров, мы отступаем от другого, и такая пульсация все время происходит в нравственной жизни. Добродетель - это движение, колебание, перемещение между двумя добродетелями.  Плоский морализм - это мораль одной добродетели.

Наконец, есть две "сверхдобродетели", которые как бы регулируют отношение между со-добродетелями: мудрость и совесть.Мудрость (см.) - это метауровень морального самосознания, которое взвешивает и соотносит ценности самоотдачи и самосохранения в каждый момент времени, подсказывая способ наибольшей ценностной самореализации. Мудрость нашептывает слова мужества в моменты слабости и малодушия и нашептывает советы благоразумия в моменты героического безрассудства.

Другая метаэтическая категория - совесть. Она тоже регулирует отношения между со-добродетелями таким образом, чтобы, склоняясь к одной из них, не впасть в крайность порока. Бережливому совесть напоминает о щедрости - чтобы он не впал в скупость; а щедрому - о бережливости, чтобы он не впал в расточительство. Но в отличие от мудрости, которая веселится на путях к целому (см. Веселье как философская категория), совесть болит и мучится оттого, что не в силах достичь полного равновесия добродетелей, поскольку добродетель как таковая недостижима. Есть добродетель мужества или добродетель терпения, но никому  не свойственна добродетель как таковая. Если мудрость есть нравственная катафатика, поиск гармонии и соединения добродетелей, то совесть есть нравственная апофатика, чувство невозможности такой гармонии, и "угрызения", происходящего от такой ущербности. Мудрость встает над противоречиями, примиряет их; совесть мучается противозовиями (см.) и не может их разрешить. Мудрость - орган веселья... Совесть - это орган страдания, который здоров, когда болит.

Высшая нравственность - это совмещение двух метаэтических способностей, мудрости и совести. Но точно так же, как и те со-добродетели, которые мудрость примиряет, а совесть не может примирить, так и сами мудрость и совесть составляют две метаэтические со-добродетели, между которыми трудно найти точную середину. Мудрость говорит одно, совесть другое. Нельзя, нацелившись в добродетель, попасть в ее сердцевину, как стрелок попадает в яблочко. Такого места нет среди добродетелей, которые постоянно двоятся, требуют  выбора, раскаяния, нового выбора, мудрых решений и угрызений совести.

См. Противозовие (в этике), Стерео-текст, Этика дифференциальная (разностная).

Михаил Эпштейн