Я уехал из России в январе 1990 г. и забрал с собой копии всех текстов Ивана Соловьева, которые он передал мне перед отъездом. Мы обещали писать друг другу, но тогда  это означало -  подолгу ждать оказий между Америкой и Россией, чтобы лично передать письмо. И потому так потрясло меня сообщение, полученное осенью  1990 г. из России от нашей общей знакомой.

        Она писала:
        "Я  боюсь, что случилось самое ужасное. Дело в том, что Иван исчез. Он не подает о себе никаких вестей, и мы не знаем, что думать. Не помню, писала ли я тебе, что со времени твоего отъезда мы виделись всего раза три-четыре, не больше. В Москве сейчас такая тоска и усталость, словно вот-вот наступит конец света, и все уже постепенно привыкли к  этой мысли. Иногда как-то неловко смотреть в глаза близким людям. Все наши кухонные посиделки почти прекратились - не до этого. Не хочется никуда выходить из дому, и даже противно смотреть в окно - пустынные улицы, по которым  носятся клочья  мусора, и каждый прохожий кажется привидением. Как у Экклезиаста: "И помрачатся смотрящие в окно, и запираться будут двери на улицу, и на дороге ужасы".
        Но возвращаюсь к главному. В конце июня  Иван опять уехал исследовать свои секты - на юг, в Краснодарский край, где уже бывал раньше и где его ждали какие-то не то свидетели Иеговы, не то молчальники, не то молокане. Он ведь не очень распространялся об этих делах, как ты помнишь. Все в один голос уговаривали его не ехать, повременить, потому что там сейчас такая обстановка, что не дай бог! Кавказ рядом. Уговаривали его поехать  на север или в Прибалтику, к поморам, к старообрядцам. Он - ни в какую. Уехал, и долго от него ничего не было. Наконец, пришла открытка Илье из Ессентуков, где он пишет, как много узнал нового и как ему хорошо.  Кроме того,  обмолвился, что сейчас двинется в другую сторону, где его давно ждут.
        И всё. Прошло полтора месяца, на носу учебный год, а от него - ни слуху, ни духу. Начали розыск - ничего. Из краснодарского отделения милиции пришла бумага, в которой советуют не поднимать панику, но при этом сообщают, что в связи с напряженностью межнациональных отношений имеются отдельные случаи исчезновения людей. Страшно. Илья разыскал какого-то свидетеля Иеговы с немецкой фамилией, и тот на письмо ответил, что Иван у них еще не был, но собирался быть, и они его по-прежнему ждут, очень беспокоятся.
        Вот и всё, что я знаю. Спрашивать некого, обращаться не к кому. Понимаешь, в нашей теперешней жизни может быть все, что угодно. Не дай Бог, если он попал в рабство к чеченцам. Мы живем прямо в какое-то апокалиптическое время, и поэтому в голову приходит все самое дикое и непредставимое. Молюсь за него каждый день, и все мы надеемся, что еще обойдется, но страшно, страшно, страшно. Прости,  может быть, зря написала тебе об  этой тревоге -  но так хочется поделиться".

        Он так и не нашелся, пошел уже шестой год его исчезновения. Добавилось несколько отписок от того же ведомства внутренних дел. Им было не до Ивана, тем более что он поехал туда частным лицом, безо всякого "отношения" к официальным инстанциям,  просто как "отдыхающий". Осенью 1990 г. Илья и Игорь съездили туда, поговорили с милицией, попытались восстановить его маршрут и выяснить, в каком месте он оборвался. Последний раз его видели в большой станице, километрах в 40 от Майкопа, где он побывал  в нескольких домах, и у пятидесятников, и у адвентистов, и у каких-то единичников... Всех слушал, за всеми записывал. По его приглашению в одном доме сошлись два пятидесятника давно враждующих толков, - и неожиданно поняли друг друга, помирились. Вечер прошел тепло, радостно. Утром собрался поехать дальше, пошел с рюкзаком на автобусную остановку. Больше его не видели.
         Он мог резко поменять маршрут, если встречался с неожиданным собеседником, узнавал о встречах, молитвенных собраниях. Он хотел всюду побывать, все веры связать собой, чтобы через него они узнавали друг о друге. Он придумал для этих своих занятий такое название - "собиратель вер". Как бывают собиратели песен и сказок.
        А потом, когда в  этих местах и в самом деле народ пошел на народ,  и все смешалось в ненависти: чеченцы, русские, казаки, ингуши, осетины, грузины, абхазцы - даже и отписки от милиции прекратилось, стало не до того, потому что счет жертв пошел на десятки. В Москве постепенно все выправилось, полегчало, конец света был отложен. А Иван отправился туда, где в самом деле начался конец света, и уже не вернулся.

                                                  ПРИЛОЖЕНИЕ

                                          1. Тихое пришествие

        Из Москвы пришла рукопись, автор которой укрылся, видимо, под псевдонимом Тихон Кротов. Статья называется "Тихое пришествие". Я помещаю здесь из нее несколько отрывков, исключив уже известные сведения об Иване Соловьеве и общие рассуждения о роли мессианских идей в еврейской и русской истории:

        "Тихо, неслышно грядет Мессия, не оставляя  отдельного следа в мире. Если видите что-то особое, это не Мессия, ибо Он больше вашего зрения. Но каждый вслушайся и всмотрись в себя - не Ты ли? Просчитай указанные сроки, сверь имена, вспомни о роде своем! Не о Тебе ли сказано: "и невзрачен вид его"?
        Иудеи ждали  царственного Мессию - а явился друг рыбаков и мытарей, не имеющий, где преклонить голову. Человечество поверило в Иисуса, поверило, что именно таким и должен быть Христос. Почему же теперь оно ждет второго пришествия точь-в-точь по иудейскому образцу, уже один раз не исполненному? Ждет Царя в блеске силы и славы. Это значит, что христианство не проникло еще в глубины человеческого сердца. Второе пришествие еще больше, чем первое, должно отклоняться от ожидаемых торжеств, - не вернуться к иудейским надеждам на царство, а развить уже имеющийся опыт "снижения" Мессии. Сила придет от слабости,  от последнего из людей, от воистину малого и бессильного.
        Мессия приходит невидимо, тайно, как будто Никто не пришел. Не о нем ли сказано:

        Мессия не преображает мира, но опрозрачнивает. "Ныне мы знаем гадательно, сквозь тусклое стекло, а тогда увидим воочию". Мессия подобен чистому стеклу, которого не видно, потому что все видно сквозь него. "Нет в Нем ни вида, ни величия". Мессия стоит рядом с вами - и не видите Его, говорит с вами - и не слышите Его. "Не возвысит голоса Своего, и не даст услышать его на улицах". Но вы слышите Его голос в себе, и знаете, что это Его голос.
        Было бы безумием верить в то, что Иван Соловьев, гражданин советской державы, так и не доживший до ее краха, и в самом деле есть "тот самый", которым заполнено наше ожидание. Но еще большим безумием было бы считать, что Бог не может сотворить невероятного.
        Призвание того, кто может быть призван здесь и сейчас, в этой стране, уже раздавленной грехом своей мессианской гордыни, - не изменить, а принять. Победить мир приятием. Мессия - не вождь, а тварь дрожащая, вся состоящая из слуха и воздуха, вся резонирующая на чужой голос. Мессия - наименьший из всех, кто способен менять, и наибольший из тех, кто способен принять. Обычно эти дары уравновешены в людях, и кто имеет разум говорить, тот имеет и разум слышать; кто имеет силу действовать, тот и восприимчив к воздействиям. В нашей стране первое страшно усилилось за счет второго. Теперь Бог  переворачивает соотношение этих даров. Но где найти такого, что был бы обратен своему веку,  слухом больше чем речью?
        Я не верю земному величию. Величие - все, какое есть на свете - принадлежит Творцу. Я верю только человеческой слабости. Верю тому, о кого никто не преткнется, кто  остается в памяти как светлое отсутствие, как прозрачная тень...
        Он исчезнет - и о нем забудут. Если в первом пришествии Он стал жертвой злобы, то в следующем - жертвой забвения. Его трудно отличить  от мира, который останется после него. Там, где он побывал, мир становится больше похожим на  себя, лица отчетливее, голоса слышнее,  и трудно уже отличить  тишину от слуха."

                                                2. "Святое письмо"

        Осенью 1995 года,  примерно пять лет спустя после исчезновения Ивана Соловьева,  один из его московских друзей получил письмо из Краснодарского края. По всей видимости, это было одно из тех "святых писем", которые время от времени начинали вдруг циркулировать по стране, с рассказом о некоем чудесном и поучительном происшествии, с непременным требованием размножить письмо и разослать знакомым, с обещанием  наград или кар от Всевышнего за выполнение или невыполнение этого условия.
    В конверт был вложен двойной клетчатый листок из школьной тетради, загнутый по краям. На нем крупным, ясным, ученическим почерком было написано:

        Знаете ли Вы, кем был Иван Игоревич Соловьев, житель Москвы, учитель, писатель? Некоторые  мудрые люди имеют догадку и разъяснение о нем.

    Все говорят вокруг него - а он слушает.
    Все показывают себя - а он видит.
    Рядом с ним мир становится открытым, как вопрос, и полным, как ответ.
    Кто избежит его поучений, если он молчит?
    Разве не научит себя тот, у кого даже он учится?
    Кто ты? - Я с малым из малых и с меньшим из меньших. Кто принял мир, того я приму. Я ваша малость, я ваше молчание, ваше ничто.
    Он Ваше молчание и Ваша тень. Когда сравняетесь головами со Светом, не увидите его у своих ног.

    Если даст вам силы Господь, перепишите это письмо своей рукой и пошлите его самому близкому другу, чтобы и он послал  это письмо своему близкому другу.

                                                              Друзья Ивана Соловьева
 

Это было самое краткое из всех "святых писем", что мне доводилось читать.