Книга Книг, как форма, как жанр, возникает на самом исходе книжной эпохи, на границе ее перехода в электронную. В 1980-е годы Книга Книг - 1563 страницы - была напечатана на машинке; в 1990-е годы Книга Книг - около 15 мегабайт - начинает свой выход на электронные страницы. Но Книга виртуальна не только по техническому способу своего пребывания в Сети, но и по способу мышления: она состоит из виртуальных книг, которые лишь отдельными фрагментами выходят в поле текста. Тем самым создается фантастический усилитель для каждой идеи - к ее текстуальному телу добавляется виртуальный объем, резерв новых авторизаций. Дополнительно к техническому понятию "виртуальная память" назрела потребность в философском понятии "виртуальное воображение", которое со временем может перейти и в электронный ресурс Интернета.

Что такое Интелнет и его российская отрасль - Книга Книг? (подчеркиваю - не Интернет в целом, как техническая система, но его интеллектуальный сектор - Интелнет). По своему потенциалу, это огромная интеллектуальная империя, раскинувшася на все пространство Сети, объемлющая десятки интересов, дисциплин, профессий и говорящая на десятках языков. Это Диснейленд 21 века, только не развлекательного, а созидательного назначения - республика мышления, в которой есть свои профессии и профессионалы, свои коллекции и коллекционеры, свои науки и ученые, искусства и художники. Что такое виртуальность? Это мир сознания, пропущенный через Сеть и становящийся миром вокруг нас. Это свойство сознания пребывать за пределом сознания, между и вокруг сознаний миллиардов людей.

Когда в 1994 году я посетил мир Диснея во Флориде (Диснейуорлд), я был поражен именно империальным размахом этого государства, которое вполне объективно существует в пространстве и во времени, пересекая территории других государств, врезаясь в них, как острова счастливого Архипелага. В империи Диснея есть все: лаборатории, специалисты, острова, поезда, пароходы, местные жители и туристы со всего мира, даже собственные денежные единицы, дисней-доллары, не говоря уж о кинотеатрах, выставках, аттракционах. У этого государства есть своя символика, свои мифы и ритуалы, учебники, правила для посвященных и непосвященных, свой круг зарубежных поклонников, паломников, энтузиастов и фанатов, своя система воспитания подрастающего поколения, свои моральные образцы для взрослых и детей, своя эстетика и стиль, которые распространились и на литературу, и на кино, и на живопись, и на музыку, и на архитектуру, на многие отрасли промышленности и торговую сеть, и на всю индустрию массового досуга.

В этом красиво устроенном, хотя и суетном и перенаселенном государстве невольно приходит на ум сравнение Диснея и Ленина. Один создал новую военно-политическую державу, распространил ее на шестую часть земного шара, скрепил ее кровью миллионов - и вот, семьдесят лет спустя, она разрушилась под невыносимым историческим бременем, распалась на большие и малые куски. Дисней действовал скромнее, но расчетливее. Он создал свою державу в других параметрах - так сказать, зрительно-иллюзионных, которые позволили ему без единого выстрела пересекать территории существующих государств и создавать как бы в воздухе объемлющую их империю досуга. И вот его государство, не теснимое ничьими политическими амбициями и географическими притязаниями, мирно завоевывает пространства, где живут миллионы людей, вписывает их в число своих х граждан, даже выдает паспорта - без малейшего сопротивления, и даже с благословения ООН и супердержав. И никто в Совете Безопасности не поднимает вопроса о срочных мерах по пресечению агрессии Диснея во Францию или в Израиль.

Бедный, глупый Саддам Хусейн, который и крохотного Кувейта не смог завоевать - сразу дали по рукам; a Дисней протягивает руки по всюду - и их радостно пожимают, тянутся со всех сторон, развешивают повсюду, словно иконы, изображения Мики-Мауса, встают под гордые бессмертные стяги Диснейленда. Портретов Маркса и Ленина уже не видно, а светское иконописное пространство занято мордочкой Маленькой Мышки. Дисней не обращает внимания на такие мелочи, как территориальные границы, его воздушное государство, сотканное из иллюзий, легко и беспрепятственно охватывает весь мир. Диснея не интересует вопрос о власти - голый, красный, бесконечно наивный ленинский вопрос. Его интересует не власть голой силы, не власть принуждения, а гораздо более тонкие ее механизмы - власть иллюзии, символа, зрелища, воображения. Далеко не случайно, что Дисней начал строить свою империю в 1950-е годы, когда опыт второй мировой войны уже показал шаткость мировых империй, воздвигаемых на крови и железе.

И вот вторая, после германской, Империя Силы лежит в развалинах, и снова миллионы умов, освобожденных от политического бремени, от задачи защищать коммунизм или противостоять ему, ищут нового объединения и средоточения своих сил - но уже интеллектуальных. Сейчас чистая зрелищность - недостаточная основа для глобальных замыслов. И не только потому, что территории зрелищных империй уже поделены и опираются если не на власть оружия, то на власть денег. Просто в действие вступают еще более тонкие механизмы власти, еще более эфирные и текучие силы, чем зрелище и чувственная иллюзия. Это силы ума, технологии построения новых концептов и теорий, которые не нуждаются в том, чтобы становиться "материальной силой" - достаточно того, что они овладевают "сознанием масс". И овладевают не как оружие и не как зрелище - а как разговор овладевает сознанием говорящих, как вопрос овладевает сознанием отвечающего. Мышление - это та последняя сфера, где само деление на субъект и объект власти теряет силу. Властителем дум можно быть только тот, кто сам подвластен тем же думам. Эта власть сама разделяет себя между всеми (со)мыслящими. Зрелище все еще содержит власть оцепеняющую, сковывающую зрителя; иллюзия - это орудие власти иллюзиониста, поскольку она обращена к пассивным органам восприятия. Но мысль обращена к мышлению, к источнику всякой активности, к творческой способности как таковой. Нельзя поработить мышления, обращаясь к нему именно как к мышлению, поскольку оно есть сила создания из ничего - оно приходит ниоткуда и остается во всем, что способно его воплотить. Поэтому интеллектуальное государство возможно только в форме республики. Причем задача Интелнета - не столько информационная, сколько трансформационная: не сообщать новые факты, а делиться новыми мыслями, способами истолкования и производства фактов. Речь идет о тончайших интеллектуальных технологиях, которые не имеют отношения ни к Пентагону, ни к миру Диснея, но имеют отношение к Платону и Гегелю, к Лейбницу и Ницше, к Хайдеггеру и Витгенштейну.

Книга Книг написана мною в 1984-88 гг. в Москве. В ней нет ни единого чужого слова (кроме прямых цитат) и ни единой чужой мысли (насколько мысль вообще может быть своей). Но это лишь фактическое обстоятельство, далеко не самое важное для понимания книги и ее замысла. Эта книга написана как собрание книг, принадлежащих другим авторам. Каким - это еще предстоит выяснить, причем с помощью тех читателей, которые захотят взять на себя права и обязанности приемных авторов.

Как заметил Бахтин, "поиски собственного слова на самом деле есть поиски именно не собственного, а слова, которое больше меня; это стремление уйти от своих слов..." (6) Уйти от своих слов - это значит выйти навстречу тем личностям и мировоззрениям, от имени которых думались и писались "не-свои" слова; выйти на поиск потенциальных авторов этих неизвестно откуда пришедших слов. Эти авторы для меня находятся и в прошлом, и в будущем.

Авторы прошлого - это прежде всего российские мыслители 1960-80-х годов, те, у которых я мог бы учиться,. которые могли бы стать зачинателями новых философских школ и направлений. При том, что у нас есть значительная плеяда мыслителей этого периода, остается ощущение некоторой разреженности этой сферы по сравнению с тем огромным давлением, которое оказывалось на нее политическими обстоятельствами, да и всей судьбой России. Столь богатой историческими потрясениями, экзистенциальным опытом - и сравнительно бедной его философским осмыслением.

В ряд мыслителей второй половины 20 века мне хотелось бы поместить тех, которых не было, но которые могли быть. Им было о чем думать, о чем писать и чем влиять на современников и потомков. Есть книги, которые никогда не были написаны; есть школы и направления, которые никогда не были провозглашены, не состоялись как исторический факт, но пребывают как логическая возможность, а значит, и как действительность самой мысли. Книга Книг очерчивает тот континуум идей, который раньше или позже должен выйти на поверхность письма, найти свой выход в историческое пространство-время. Плохо, что это происходит скорее позже, чем раньше, но важно, чтобы логика, пусть отставая от хронологии, все-таки нашла форму своего пребывания в истории. Мне хотелось собрать в этой книге все те возможные метаморфозы мысли, все оттенки философских учений, которые запрашивались логикой (или абсурдом) нашей жизни в России, на исходе коммунистической эпохи, на перекрестке столь многих духовных традиций, идущих от иудаизма и христианства, от отцов церкви и просветителей, от Платона и Гегеля, от Маркса и Ницше, от Толстого и Достоевского, от Соловьева и Федорова... Мне хотелось собрать все отчаянные варианты и альтернативы, над которыми билось мышление этой эпохи в поисках выхода из той тюрьмы, которую само Мышление, в своих самых вдохновенных идеалистических и идеократических образцах, учредило над бытием, над жизнью каждого из нас.

Но книги, собранные в этой Книге, ищут своих потенциальных авторов не только в прошлом, но и в будущем. Ведь каждый из представленных здесь текстов - не только отрывок, уцелевший от грандиозного пожара, разрушившего наш Философский Архив, но и набросок тех книг, которые могли бы составить Гуманитарную Библиотеку наступающего столетия. В ситуации конца коммунизма и начала неизвестно какой эпохи могут рождаться не только новые понятия и термины уже существующих дисциплин, но и новые дисциплины, методы, направления, парадигмы философского мышления. Книга Книг - это не собрание реальных книг, но попытка продуцировать их теми фрагментами и выписками, которые как бы извлечены из виртуальной библиотеки 21 века.

(6) Михаил Бахтин. "Эстетика словесного творчества", М. Искусство, 1979, с. 354.