Игра - забава, происходящая по определенным правилам.Метафизика - учение о всеобъемлющих и сверхчувственных началах бытия.
Из словарей
Каждое из этих понятий в отдельности кажется чересчур ясным и не волнует ума. "Игра" - занятие слишком уж легкомысленное, кружение масок, за которыми не разглядишь лица. "Метафизика", напротив, слишком тугодумное занятие, поиск вечной, подлинной, неизменной основы для всех вещей, срывание масок, за которыми вдруг открывается немигающий взгляд, неподвижный оскал первопринципа.
Но для того и сочетаются понятия, чтобы отодвинуть друг друга в сторону и обнаружить в промежутке нечто неведомое им обоим. "Игра метафизика" - это самая увлекательная из всех метафизик, поскольку ставки-основания в ней все время меняются; и это самая высокая и ответственная из всех игр, поскольку ставкой в ней выступает не только человеческая жизнь, но и бессмертие.
Человек - животное метафизическое, которое не может просто жить, не отдавая себе отчета в смысле собственной жизни, а значит, и в смысле жизни вообще. Но и всецело подчиняться какому-то высшему смыслу человек тоже не может, не насилуя своей легкой, играющей природы, своей беспечной и беззаконной души. Разумеется, есть люди, способные вовсе обойтись без смысла, живущие от минуты к минуте - и наоборот, есть такие, что без остатка посвятили свою жизнь сверхценной идее. Как заметил древнегреческий поэт Архилох и повторил английский мыслитель Исайя Берлин, есть лисы, знающие множество мелких вещей, и ежи, знающие одну пребольшую вещь. Но между крайностями метафизической лени и метафизического рвения остается место для умеренных метафизических потребностей большинства людей, живущих одновременно и в согласии со смыслом и вопреки ему. Они не чужды метафизической заботы, но именно поэтому им нужна метафизическая игра. Последние вопрошания не имеют последних ответов. Небесный свод может отражаться в текущей реке только быстрой игрой световых бликов.
Метафизику нельзя устранить из человеческой жизни, но нельзя и свести жизнь к метафизике, к одному первоначалу, каким бы истинным оно ни представлялось разуму. ИГРА МЕТАФИЗИКА обращается к срединному читателю, который не может обойтись вообще без метафизики и вместе с тем не может обойтись одной метафизикой. Даже если это метафизика Аристотеля, Гегеля или Шопенгауэра.
В конце концов, сама метафизика, как объяснял ее основатель Аристотель, родилась из непонимания мира, из недоумения и изумления перед самыми обычными вещами. ИГРА МЕТАФИЗИКА возникает из непонимания и удивления перед самой метафизикой. Как писал Флоренский, "игра какая-нибудь для сознательного усвоения реальности, для понимания формы реальности, - необходима. Вызвать игру - это и есть метод познания". (1) Данная книга и есть - "вызов игры", вступление в игру.
Ведь на каждую философскую мысль отыщется другая мысль, на каждое первоначало - другое, не менее абсолютное. И не есть ли самое ценное - именно возможность другого начала, смена самих начал, их вечная игра у гробового входа мысли? Почему началом всего объявляется дух, а не материя? Почему материя, а не вода? Почему вода, а не сад? Почему сад, а не дерево? Почему дерево, а не травинка? Найдутся метафизики, готовые дерзко утверждать, что от одной-единственной травинки возможно вести отсчет мироздания.
В этой книге нас интересуют Встречные Мысли, Мировые Перевороты - возможные альтернативы всем известным метафизическим основаниям, да и самому аскетическому духу метафизики. Ее давним правилом было сведение всего мироздания к одной главной сущности, к наименьшему числу понятий - так называемая "бритва Оккама", отсекающая все лишнее. Если мир материален, значит, все есть лишь разные проявления материи, способы ее самодвижения. Если мир духовен, значит, все есть только разные формы и стадии саморазвития абсолютного духа. Правило Оккама гласит: "не следует умножать сущности сверх необходимости". Но кто диктует эту необходимость и почему метафизика должна развиваться лишь под знаком необходимости, нехватки, бедности, дефицита, - и соответствующего им начальственного единоначалия, сведения много к одному?
В метафизике есть место для изобилия и приумножения понятий, для их нестесненной, переливчатой игры. Не лучше ли сказать: "сущности следует умножать по мере возможности"? И тогда не чудовищная бритва, за которой видится призрак перерезанного горла, отсеченной головы, а скорее трубка, с двумя зеркальцами, сходящимися клином, может послужить прообразом метафизического творчества. По-русски, по-далевски калейдоскоп - "узорник, где цветные стекляшки отражаются узорчатою звездою, переменною при всяком движении или обороте трубки". Каждое явление - такое вот цветное стеклышко, которое не только высвечивается насквозь, играет на свету, но и бесчисленными отражениями на зеркальных стенках образует полноту узора, замкнутого в себе. Каждое явление может выступать как всеобъемлющее первоначало, отсветом и отражением которого во всех других явлениях образуется сверкающая и рассыпчатая полнота мира. На любом цветном камешке может держаться это удивительное кружевное строение, которое на всех этажах, от фундамента до шпиля, воспроизводит образ своей основы, как "кирпичика" целостного мироздания. Можно бросить в метафизический зеркальник травинку - и тогда весь мир, разбегаясь отражениями по темно-блестящим сводам, станет Травным. Можно бросить дольку яблока или лимона - и тогда весь мир станет Яблоневым или Лимонным. Метафизика может положить в свое основание "я", или ""или "волю", или "книгу", или "звезду" - и так же стройно сомкнутся над каждым из этих первоначал своды метафизического замка, объемлющего все стороны жизни.
(Это вовсе не калейдоскоп, но чуть-чуть похоже на то, что я имею в виду)
Итак, метафизика как прибыльное, полезное и познавательное ремесло умерла, о чем объявил еще Кант. Но метафизическая потребность неистребима. Остается, следовательно, игра в метафизику, создание странных, безумных метафизик. Одновременно опьяняющих от сухой трезвости жизни, с ее нескончаемыми мелочами, - и отрезвляющих от бесстыдного пьянства разума, с его всеобъмлющими абсолютами. Остается множество метафизических книг, которые никогда не были написаны или даже начаты, но о которых можно догадаться по их отрывкам, мелькающим в сознании каждого.
Когда в неподвижный летний полдень мы бредем по тенистой лесной дороге, разве не складывается в нас метафизика тени и света, метафизика звука и тишины, метафизика крон и корней, метафизика полдня и дороги? То, что западает в мысль хотя бы на минуту, уже становится метафизикой, потому что перестраивает все наши понятия и ассоциации в новый ряд, начинающийся от данного понятия как "первоначала". Глядя в калейдоскоп, мы узнаем в нем темную глубину и зеркальные своды собственного сознания, в котором каждая вещь, попав на бьющий извне свет действительности, начинает многократно преломляться, образуя, как гегелевская самоотраженная Идея, полный мир самой себя.
Виртуальная библиотека. Каталог