Всемирная сеть, русская даль и новое буквоцарствие

С середины 1990-х в России зарождается культура киберпанка - несмотря на техническую разреженность киберпространства. Множатся клубы компьютерных болельщиков и соответствующие иллюстрированные журналы, среди которых выделяется "Птюч", связанный с одноименным ночным клубом.

Идеология западных киберпанков изложена в фантастике Уильяма Гибсона, Уильяма Берроуза, Томаса Пинчона, Кэти Аккер и теоретических работах Донны Харауэй, П. К. Джеймисона и др. В американской фантастике киберпанк - это дитя и выродок компьютерных пространств, искатель приключений в параллельных мирах, бродяга на протезах и микрочипах, взломщик электронных замков и засекреченных кодов, бунтарь-варвар-луддит сверхэлектронной, чересчур запрограммированной цивилизации. [1] России, кажется, это не грозит - по крайней мере в ближайшие десятилетия, - но культурная расположенность и техническая оснащенность не всегда идут рука об руку. Мне кажется, киберпространство живет в крови россиянина - как некий зуд кочевья, как сверхземное приволье, еще не изгаженное экологически, - и технически более доступное, чем черная дыра космоса. Виртуальное пространство компьютерных сетей - голубой сияющий заповедник, где вольно бродится по бесконечно расходящимся дорожкам: забыться, затеряться, прожить много жизней, сменить много имен...

Ведь и в Америке первым проторило путь в киберспейс то самое поколение, которое в 60-х валялось на траве и потягивало травку, предавалось свободной любви и скитальчеству. Киберспейс - это продолжение того же метафизического путешествия, которое по разным причинам, в том числе возрастным, к 70-м годам зашло в исторический тупик, зато в 80-е прорвалось за пределы общественной среды и стало заселять гораздо более просторные виртуальные миры. Молодежная контркультура, не выдержав прямого столкновения с мощной товарной цивилизацией, пересекла ее по диагонали, воспользовавшись ее техническими возможностями и учредив альтернативные миры в иных измерениях. "Зеленеющая" Америка, какой ее видели пророки контркультуры, превратилась в "синеющую", мерцающую компьютерным экраном.

И нравы в киберспейсе в какой-то мере задаются теми же самыми бывшими хиппи, "детьми цветов", которые обернулись мудрецами, изобретателями, "пауками" новых информационных сетей. Например, в этом пространстве не приняты церемониальные обращения "мистер", "миссис" и не очень-то охраняются права интеллектуальной собственности. То, что ты выпустил в Интернет, открыто всем и каждому, может бесплатно копироваться и распространяться - лишь бы никто не извлекал из этого коммерческую выгоду. Большинство ранних программ в Интернете, который сейчас, впрочем, быстро начинает обрастать рекламой и коммерцией, посвящались "духовной культуре" и альтернативным жизненным стилям: лучшим книгам, искусству, религии, философии, психологии, оккульту - это был тот же мир студенческих медитаций и утопий 60-х, далекий от профессиональных, карьерных забот.

Думаю, когда Россия технически освоит эти пространства, она обнаружит в них много сродного традициям своей культуры - в частности, электронную соборность, пренебрежение к частной собственности и узкой специализации, метафизические пиянство и кочевье, дремучий лес, широкую степь, "раззудись, плечо, размахнись, рука" и т.д. и т.п. - конечно, упрятанного в прозрачные коконы зазеркалья, откуда не так-то легко выломиться и нанести ущерб реальностям окружающей цивилизации.  Всемирная сеть перекликается с русской далью, с такими излюбленными категориями российской мысли, как "соборность", "сомыслие", "софийность", "всеединство", "всеобщий музей", "космизм", "многоголосие (полифония)", "вселенский разум", "роевая жизнь", "человеческий муравейник"...

Среди российских традиций, которые обретут второе дыхание в электронных сетях, будет и "литературоцентризм" - вопреки всем недальновидным прогнозам о его кончине. Ведь виртуальное пространство - это БУКВОЦАРСТВИЕ: пространство, сплошь запечатанное текстом, само состоящее из текста. И по мере того как разнообразные тела и феномены окружающего мира перемещаются в электронную среду, они превращаются в буквы, в следы на экране. Это процесс необратимый и стремительный - в Интернете уже есть города, площади, магазины, парки, состоящие из букв и - реже - из графических образов. Для всего приходится отыскивать языковой эквивалент - для ландшафтов, зданий, товаров... Виртуальные города или университеты со всеми своими зданиями и аудиториями - это серии топографических описаний, достаточно точных и подобных, чтобы участник игры или учебного процесса мог в них самостоятельно ориентироваться. На виртуальных сборищах или посиделках каждый входящий сам детально описывает собственную внешность - сколь угодно условную и воображаемую, вплоть до цвета глаз и длины волос. Каждый учится быть писателем, претворять предметный мир в слово.

А чем становятся жесты, прикосновения, поцелуи, объятия во все учащающихся виртуальных знакомствах, романах, безумных увлечениях? Ведь любовь с первого взгляда и до последнего вздоха здесь означает: с первого прочитанного и до последнего написанного слова. Все эти таинства плоти превращаются в таинства сочетания букв и фраз, словно в воображении какого-нибудь неказистого сочинителя - который одной только силой своего дара надеется превратиться в первого любовника, покорителя сердец, властелина Вселенной. "Человек превращается в шорох пера по бумаге, в кольца, петли, клинышки букв..." (Иосиф Бродский). Да уже и без пера и без бумаги - безмолвным нажатием клавиш переношу себя по ту сторону экрана.

Текстуализация - первое условие вхождения в компьютерное пространство, которое, как и человеческий мозг, не приемлет никаких вторжений предметного мира, только знаковые. В виртуальном мире быть - значит писать, точнее, печатать. Печатаю - значит существую. Никакой исторически известный литературоцентризм не сравнится по своей экспансии с этим сплошь литературным - от центра до периферии - пространством, хотя и может способствовать скорейшему освоению в нем обитателей российских книжных нив и журнальных угодий.

И все-таки термин "литературоцентризм" вряд ли применим к компьютерной вселенной. И не столько из-за "литературного", сколько из-за "центрического" своего компонента. "Центризм" - понятие очень серьезное и обязывающее, с партийно-идеологическим оттенком. Литературоцентризм предполагает, во-первых, противопоставление окраине центра и, во-вторых, господство одного над другим, тогда как компьютерная вселенная одновременно плюралистична и гомогенна, вся сплошь текстуальна, поэтому можно было бы предложить термин "пантекстуализм" вместо "литературоцентризма". Где нет ничего, кроме текста, там теряет смысл само противопоставление литературы и не-литературы.

Вообще озабоченность избытком "литературоцентризма" и способами его изживания мне кажется более заметным фактом современного российского самосознания, чем сам литературоцентризм. Это "уничижение паче гордости", способ литературы говорить о себе в отсутствие общественного интереса к литературе. Борьба с литературоцентризмом - это восхождение литературы на новую ступень эгоцентризма, кокетливо-претенциозного самобичевания, которое звучит как самовосхваление. Дескать, литература заедает наш быт и историю, народ бредит поэзией и путает строительные блоки с блоковскими стихами. И вообще среди причин наших революций и апокалипсисов нет ни одной внелитературной. Сильны же мы, если наши литературные предки, Белинские и Толстые, одним взмахом перьев сумели сокрушить огромное государство. Они сокрушили страну, а мы сокрушаем ее сокрушителей - так что страна должна быть нам благодарна.

Знаменательно, что все нападки на литературоцентризм исходят из среды литераторов - ничего подобного не доносится со стороны инженеров, или математиков, или даже политиков. Никому литература не мешает, а некоторым даже и помогает - не как "поверх зубов вооруженные войска", а как "болящий дух врачует песнопенье". И только литература, утратив всякое внимание со стороны властей, упорно заявляет, что источник власти в ней самой, что перо сильнее штыка и т.д. То же относится и к попыткам интеллигенции развенчать интеллигенцию, вменить ей в вину ужасы большевизма. Западные наблюдатели часто расценивают эту нынешнюю борьбу литературы и интеллигенции с самими собой как выражение "мазохизма", якобы традиционно присущего русскому обществу. Но хочется думать, что привычки русского общества здоровее и что шумная борьба с литературоцентризмом - это лишь коварная попытка хищной русской литературы вновь поставить себя в центр общественного внимания.

                                                                                Март 1996

1. По словам американского исследователя Брайана Макхейла, для киберпанка характерен "параноидальный образ мира, контролируемого мультинациональными корпорациями, которые, в свою очередь, контролируются самоработающей техникой - основой их власти <...> Мотив психологической обработки - контроль - усиливается и становится неотъемлемой частью личности, появляется во многих киберпанковских вариациях на тему зомби <...> Наиболее характерный мотив киберпанка - симбиоз человека и компьютера, генерируемый компьютерами параллельный мир или парапространство... " Брайан Макхейл. ПОСТкиберМОДЕРНпанкИЗМ. Комментарии (Москва-С.-Петербург), # 11, 1997, с. 44.