6. Проблемы  эко-филологии

        Такое прочтение текста, которое обнаруживает в нем семантические дыры, внезнаковые зоны, и пытается вчитаться в них, можно назвать интенциональным  чтением. Такой анализ, который выявляет значимость текстуальных пустот и зияний,  можно назвать паратекстуальным анализом. (19) Такое направление в филологии, которое занимается изучением и истолкованием окружающей среды текста, можно назвать  эко-филологией или  эко-критикой.
        У каждого текста есть свое собственное  "                       ", так же как свое
 "                     " есть у любой совокупности текстов, образующих творческое наследие данного автора или наследие целой национальной культуры.  Области паратекстуального анализа столь же разнообразны, как и объекты текстуального анализа. "                       " может быть по-настоящему понято только в связи с текстом, как его иное. Каждый текст создает свое "                        " , и наоборот, каждое  "                       "  позволяет артикулироваться только данному тексту, само оставаясь в зоне чистой потенциальности, непроявленности.  Задача паратекстуального анализа - двойная: заполнить эти эфирные зоны, эти промежутки между знаковыми  телами - и показать их незаполняемость. Иначе говоря, паратекстуальный анализ есть искусство парафразы, но при этом перифразируется не определенная речь, а  несказанное,  пропущенное...
        В частности, паратекстуальный анализ позволяет объяснить разницу между стихами и прозой на основе их взаимодействия  с   "                       ". В стихах   "                       " принимает гораздо более активную роль в семантизации текста: вокруг каждой строки образуется  собственное поле недоговоренности, и  это поле "упругое", оно то сжимается, то растягивается, в обратном соотношении с длиной строк. Каждая строка, разгоняясь, "врезается" в это поле и, отталкиваясь от его края, интенциональной границы письма, поворачивает наше внимание назад, к следующей строке.

                                Вот девушка, едва развившись,
                                Еще не потупляясь, не краснея,
                                Непостижимо черным взглядом
                                Смотрит мне навстречу.
                                                (Александр Блок).

        Для каждой строки интенциональная граница письма не задана, но постоянно колеблется, и важен не столько размах ее колебаний, меняющийся размер  "                    ", сколько сама эта колебательность, т.е. игра интенциональных смыслов в пульсирующем поле вокруг текста, игра между текстом и  "                     ".   Эта упругость границы текста определяется действием формующих ее смысловых полей интенциональности за пределами текста, в пространстве  "                       ".
        В прозе рамка текста является идеально ровной и совпадает с границей полей, то есть задается не содержательно, а технически. Прозаический текст можно  вытягивать в любую длину, лишь бы эта длина формовалась единообразно для каждой строки. Разумеется, пробелы между словами и предложениями в прозе, как и в любом тексте, обладают своей интенциональностью. Но главным событием интенциального членения прозы является  "                       " между абзацами, главами, частями, то есть проза потенциируется по вертикали, и именно переход от абзаца к абзацу,  отступы "красной строки" служат наиболее регулярными знаками интенциональных границ, на которых текст встречается с "                        ".
        Исторически, разумеется, стихотворная речь возникает из сопряжения музыки и слова, из мелодики и метра, равномерного чередования ударений, пауз... Но мы давно уже привыкли воспринимать стихи глазами, и поэзия для чтения   сформировала свой собственный критерий того, что можно считать отличительным признаком стихосложения. Переменная, "рваная"  длина строк обязательна даже для верлибра, где могут отсутствовать все другие формальные свойства стиха. Исходя из  феноменологии чтения,  разница между стихами и прозой определяется не наличием в стихах рифм или ритма, определенного чередования ударных и безударных слогов, а именно подвижным или постоянным соотношением текста с  "                       ". В стихах это  соотношение меняется от строки к строке, тогда как в прозе остается неизменным.  Стихи - это текст, конфигурация которого задается подвижной границей интенционального поля, так что соотношение актуально значащего и потенциально значимого, читаемого зримо и читаемого незримо, меняется от строки к строке.  Если мы разобьем любой прозаический текст на горизонтальные сегменты разной длины, не совпадающие  с форматом страницы, то тем самым  он  превратится в стихотворный текст.

        Все счастливые семьи
        Похожи друг на друга,
        Каждая несчастливая семья
        Несчастлива по-своему.

        Все смешалось
                        в доме Облонских.
        Жена узнала, что муж
        Был в связи с бывшею в их доме
                        француженкою-гувернанткой,
        И объявила мужу, что не может
        Жить с ним в одном доме.

        Хотя этот текст слово в слово совпадает с начальными фразами романа Льва Толстого "Анна Каренина",  в таком расположении строк он меняет свою интенциональную природу и становится стихотворным. За каждой строкой вырастает новая зона семантического ожидания, непроявленности, значимость начинает преобладать над значением.  Разница между прозой и стихами для чтения - чисто топологическая: простым изменением расположения строк автоматически достигается переход текста из  одного разряда в другой.
        Согласно устоявшимся представлениям,  пространственная, графическая организация текста служит лишь внешней формой выражения его содержания. Но  есть содержательность более высокого порядка, чем содержание того или иного текста, - это интенциональность самого письма, включающая его разделение на зону актуализации, сам текст, и зону чистой потенциальности,  "                       ", и  способы их взаимодействия. Любые конкретные тексты становятся прозаическими или стихотворными в зависимости от своей графической линии,   "ровной" или "рваной",  на границе с "                       ".

        Далее мне хотелось бы лишь конспективно очертить некоторые проблемы и направления   экологии текста, или  эко-филология. В самом сжатом определении,  экология текста изучает  значение "                       " в меняющихся исторических обстоятельствах, в структурах разных жанров, в развертывании разных уровней и сфер культуры, в построении разных знаковых систем и текстуально-информационной деятельности.

Центральная задача эко-филологии - изучение пространственной среды пергаментных, рукописных, машинописных, компьютерных  текстов. Как соотносится текст с тем специфическим полем, которое предназначено для покрытия текстом? Индивидуальная среда каждого текста. Интерпретации, которые умножаются вокруг текста с целью "правильного" его понимания, вместе с тем отодвигают его от читателя и семиотически "загрязняют" среду его обитания.

"Белое смещение" у расширяющейся галактики Гуттенберга: растущие поля и пробелы  в мире книгопечатания.   В древних и средневековых манускриптах "                           " едва  впускается в текст, между словами и даже предложениями часто отсутствуют интервалы. В  эпоху Возрождения,   с переходом от рукописания к книгопечатанию, возрастает объем "чистой природы", впущенной в систему культуры. Чем увереннее в себе культура (переход  к машине), тем больше она освобождает в себе места для квази-природы.

Создание чистой среды специально под запечатывание - экранные и бумажные носители информации.  Соотношение запечатанной и иначе культурно освоенной (заселенной, вспаханной) территорий в масштабе данной страны. Каждая культура имеет свою пропорцию печатной и жилой площадей.  Размер  семиотически освоенных поверхностей в каждой культуре.

Количество печатных знаков на квадратный метр жилой площади - мера семиотической насыщенности пространства. Знаковая загруженность рабочих комнат, кабинетов, библиотек, улиц, площадей. Текстуальная емкость пространства, количество вывесок, реклам, объявлений на единицу территории. Информационные поля, окутывающие города - семиотически избыточные пространства.

Длина текстов. Неизбежное сокращение текстов, которые хотят быть прочитанными, по мере умножения производимых текстов. Возрастание числа классиков - тех, что обязательно должны быть прочитаны. Соответственно возрастает число необразованных людей, которые читали не всех классиков или вообще не читали классиков.  Соотношение содержания и длины текста. Размер текста как  экологический фактор.

Писание и чтение в глубину - экологически чистое, поскольку в одном объеме текста раскрываются разные уровни и глубины значения.   Борхес - образец экологически чистого писателя. Что простительно для писателей предыдущих эпох - Гете, Дюма, Толстой - то вызывает сомнение в эпоху избыточной продуктивности. Кризис знакового перепроизводства.

Текст, сохраняющий невысказанность, - и текст, выбалтывающий все до конца. Сакральные тексты - наиболее экономные, экологически чистые. В них проступает немота и чистота основы, они окружены безмолвием. С другой стороны, они порождают наибольшее число интерпретаций, запускают механизм размножения текстов.

"                              " -  как знак  тайны, усиливающей  читательский интерес.  Единственный графический пробел в "Братьях Карамазовых"  - там, где пропущено "самое главное": убил или не убил Дмитрий отца.  Весь текст роман как бы втягивается в  эту "белую воронку",  помещенную ровно в его середине. (20)

Биоценоз текста, обмен веществ с другими текстами и с  "                       ".  Типология текстов по их способу биоценоза. Три основных типа: 1.Текст, живущий за счет других, - цитатный, центон, пародия, плагиат. 2. Текст замкнутый, герметичный,  выстроенный по собственным правилам,  не нуждающийся ни в чем и ни в ком. 3. Текст, требующий комментария, рассчитывающий на отзыв, продолжение в будущем.

Экология разных жанров. Фрагмент и афоризм  - экологически чистые жанры: текст-"осколок"  среди нетронутых, широко раскинувшихся белых полей. Фрагмент, самим условием своей фрагментарности, предполагает затерянность в  "                       ".  Экология  эссе, как жанра-медиума, посредника между литературой, философией, наукой, историей, дневником, (авто)биографией.  Эссе на перекрестке биоценозов, питается разными текстуальными средами.

Хронотоп и экология. Хронотоп внутри текста, система пространственно-временных  образов, - как он соотносится с пространственно-временной средой вокруг текста? "Пространство романа" - в двойном смысле, внутри и вокруг. Толщина книги. Многотомность.  Экология книжных серий, собраний сочинений.

Нечтение - пассивное сопротивление семиократии. Информационный мусор по почте и на компьютере, - незатребованная и потому избыточная информация.  В отличии от вещественного мусора, состоящего из неудобоваримых остатков потребления, информационный мусор не потребляется вообще, выбрасывается новым, заведомо мусорен, а не становится таковым.  Из 10 бумаг, приходящих по почте, 7-8 отправляются в корзину, но для этого их нужно предварительно проглядеть. Важный коэффициент: время, нужное для опознания ненужности текста. Чтение для установления ненужности чтения. То же и с книгами.  Увеличение семиотических процедур, требуемых для прекращения или неучастия в семиотических процессах.  Сколько нужно прочитать, чтобы дальше не читать? Но и нужное чтение откладывается на потом, накапливается, устаревает, успевает стать ненужным, пока устанавливается ненужность ненужного. Вслед за несколькими книгами, пролистанными и отложенными за ненадобностью, откладывается и нужная книга, время на чтение которой отнято просмотром ненужных книг. Минус-время и минус-пространство культуры - то, что культура тратит на избавление от своей собственной избыточности.
 

                                        7. Экология  и  этика.

        Согласно древнему учению о  дао и  современному учению о differance,  нам не дано воспринять эти дознаковые и  внезнаковые начала, как они есть. Они остаются неименуе-мыми, непроявляемыми, как бы погребенными в своих бесчисленных созданиях, в многообразии  порожденных ими знаков. "Дао, ко-торое может быть выражено словами, не есть  посто-янное дао " (Лао-цзы). "...Differance  не имеет имени в нашем языке" (Жак Деррида).
        Согласно эко-филологии,  то "изначальное" и "бесконечное", "порождающее все различия",  что делает возможным текст,  может и само проявляться в тексте, иметь свое адекватное имя.  "                    "  позволяет нам опознать это внезнаковое и знакообразующее начало именно таким,  каким оно обнаруживает себя в  нашей знаковой деятельности.  Помещая  "                       " в сферу  и даже в центр своего соз-нания, мы хотя бы отчасти возвращаем ему то, чем обязаны ему как пишущие и читающие.  Пусть  это  "                       "  создается самим письмом,  чтобы быть принесенным в жертву письму - это не умаляет его жертвенности, напротив, вызывает еще более глубокие ассоциации с основополагающим мифом западной цивилизации о жертвоприношении  Слова.  Слово создает "свое иное", становится ничем,  пустотой, пробелом, чтобы в его самостирании, в  "                                  " могли  обретать очертание и значение другие слова.
        Здесь обнаруживается, что экология текста имеет еще этический аспект.  Этическое отношение, вообще говоря, строится в двух основных направлениях: как отношение к "родительскому", к тому, что мне предшествует и созданием чего я являюсь; и как отношение к "соседскому", к тому, что сосуществует со мной и обладает  равной со мной ценностью.  Отсюда две "наибольшие" заповеди библейской этики: возлюби Бога (своего создателя) всею душой - и возлюби ближнего (своего соседа) как самого себя.  Природа в этом отношении является как бы двойным этическим объектом, поскольку она представляет собой, по отношению к человечеству, и порождающее начало, и окружающую среду - и "мать", и "соседку".
        Попытка включить "                       " в текст есть не только теоретический поиск полнозначного (внезнакового) имени, но и этический опыт восприятия другого в себе.  Это другое, всегда иноположное по отношению к тексту, вступает внутрь текста и становится в нем привилегированным именем, то есть даже более значимым знаком, чем все остальные знаки. "                         "- это место, в котором осуществляется этическое отношение текста с тем, что ему предлежит и ему внеположно.
        Это обращение письма к своему чистому полю, текстуального сознания к своему бессознательному истоку можно условно назвать воссознанием - воссозданием в соз-нании. "Исток" есть экологическая категория, в том смысле, что она указывает на природное начало и условие культурной деятельности и предполагает этическое признание и теоретическое восстановление этого истока в самом течении культуры.  Этика  включает в себя категорию возвратности, не в смысле буквального возвращения к началу, а в смысле сознательного воссоздания в себе начала по мере исторического удаления от него. Воссознание "                       "   - часть долга, который пишущий возвращает тому, что позволяет ему писать.
        Этика взаимоотношений текста и "                     "  может в какой-то степени моделировать и другие аспекты нашей сознательной деятельности. Мы ведь не только пишущие и читающие существа, но также и говорящие, действующие, живущие.  И в каждой из этих областей  есть свое  "                            ", которое делает воз-можным наши слова, поступки, движения.  Особенность воссознания -   избирательная соотнесенность каждого вида деятельности со своим собственным жертвенным основанием, которое устраняется в том,  что основывает. Сознание обращается на то, что делает возможным само сознание, письмо - на то, что делает возможным письмо, речь - на то, что делает возможной речь. Воссознание есть актуализация внутри сознания (письма, речи, действия...) предваряющих его и внеположных ему условий (чистоты, безмолвия, покоя...).
        Приставка "воз-" ("вос-") имеет в русском языке   два разных значения, одинаково важных для понимания термина "воссознание". "Воз-" означает совершение действия заново, вос-становление начального условия (например, "возвращение", "возрождение", "воссоздание"); и эта же приставка означает направленность вверх, поступательное, вос-ходящее действие ("возведение", "возвышение", "вознесение").  В этом двойном значении "воз-" предполагает как бы круговой ход, возвращательно-поступательное движение. "Воссознание" - вос-становление того, что предшествует сознанию и делает его возможным и одновременно вос-хождение сознания на новую ступень. В экологическом смысле, воссознание не есть просто возврат к природе, что было бы разрушительно для культуры, но есть поступательное движение культуры, спасающей природу в себе и для себя.
        Такое же  экологическое возвратно-поступательное движение  - восстановление начальных условий деятельности как ее восхождение на новый уровень - можно обнаружить в любой культурной деятельности, в том числе текстуальной. Сущность жертвы - самоотречение;  долг того, кто принимает жертву, -  дарование ей имени,   "наречение" того, что создает условия речи. Такова  этическая предпосылка  эко-филологии.
 

                         8. Знак и жертва. Письмо как ритуал

        Согласно современным антропологическим представлениям, связь письма с   жертвоприношением - это не  просто метафора, но факт, объясняющий происхождение культуры.   Чем древнее орудие письма, тем более оно напоминает орудие битвы или жертвоприношения  - меч,  резец, нож, игла, стило. Писать - значит резать,  колоть, пронзать, уязвлять. Хотя академическая история  письма  практически никогда не заглядывает дальше шумерской клинописи и египетских иероглифов,  новейшая теория культуры связывает артикуляцию знака с древнейшим обрядом жертвоприношения.  (21)   Согласно  этой теории, основы которой заложил французско-американский литературовед и антрополог Рене Жирар,  жертва - первичный знак, выделившийся из среды природных объектов. Жертва - это часть природы, которая наделяется символическим значением и становится  элементом культа, поскольку замещает собой членов человеческого сообщества.  "Жертва... замещает собой всех  членов сообщества, которые  приносят ее. Жертвоприношение служит защите всего сообщества от его собственного насилия... Цель жертвоприношения - восстановить гармонию в сообществе, укрепить социальную ткань". (22)
        Жертвоприношение - знаковый процесс, в котором насилие выступает уже не как природный акт,  но как ритуальное действие, освящающее свой предмет в качестве невинной жертвы, принесенной во имя жертвователя. Вина одного  замещается страданием и гибелью другого. Натуральные действия - кровопролитие, умерщвление, поедание - становятся культовыми означающими. По словам Жирара, "означающее есть жертва. Означаемое - все актуальные и потенциальные значения, которые сообщество возлагает на жертву и, через ее посредство, на все вещи."  (23) Называя жертву "универсальным означающим", Жирар подчеркивает человеческую склонность "воспроизводить язык священного, замещая в ритуалах первичную жертву новыми жертвами, чтобы обеспечить поддержание чудотворного мира /достигнутого актом совместного жертвоприношения -М.Э./. Императив обряда неотделим от манипуляции знаками и их постоянного умножения, порождающего новые возможности дифференциации и обогащения культуры. /.../ Охваченные священным ужасом и желанием продолжить жизнь под знаком примирительной жертвы, люди пытаются воспроизвести и репрезентировать этот знак... Именно здесь мы впервые находим знаковую деятельность, которую при необходимости всегда можно определить как  язык и письменность." (24)
         Попытаемся, опираясь на вышеприведенные суждения, расчленить тот сложный знаковый комплекс,  какой представляет жертва. Если жертвоприношение есть отношение замещающего и замещаемого, то очевидно, что означающим в  этом комплексе будет безгрешность и чистота жертвы, а означаемым -  греховность и нечистота, которая замещается жертвой и во имя которой она приносится.

        1-ый уровень:    чистое, невинное     -      нечистое, виновное
        Но  это лишь один, "субстанциальный", или вещественный аспект знакового комплекса: что замещается чем. Другой, "предикатный" аспект - это само действие замещения, посредством которого нечистое очищается, т.е. принимает на себя свойства замещающей жертвы (искупление), а чистое умерщвляется, т.е. принимает на себя свойства замещаемого греха (заклание).

        2-ой уровень:        заклание невинного  -   искупление виновного
        Иными словами, чтобы замещение могло состояться, оно должно происходить не только между означающим и означаемым, но внутри  того и другого. Означающее - это единство невинности и страдания, а означаемое - единство виновности и искупления. Знаковый комплекс жертвы включает в себя не только противоположность замещающего и замещаемого, чистого и нечистого, но и внутреннюю противоречивость каждого из этих двух элементов,  перенесение свойств означающего и означаемого друг на друга.
        2 уровень:
        означающее: страдание и умерщвление невинного
        означаемое:  искупление и очищение виновного
        Но именно потому, что первичный знак жертвоприношения включает внутреннее противоречие, он несет в себе условие собственной перестановки, переворачивания. Жертвенный способ очищения нечистого содержит в себе не только искупление греха (на 2-ом уровне знака), но и усугубление греха, поскольку жертвоприношение может восприниматься как грех и вина уже по отношению к самой жертве.
        Есть два способа разрешить  это противоречие на третьем уровне - условно говоря, (а) религиозный и  (б)  экологический:

        3 (а) самопожертвование. Невинный сам приносит себя в жертву  за чужие грехи. В  этом случае с других снимается не только та вина, за которую принесена жертва, но и вина самого жертвоприношения, поскольку оно совершается по воле самой жертвы. Жертвователь и жертва совпадают в одном лице. На этом уровне знакового процесса рождается новое религиозное движение,  где жертвоприношение заменяется самопожертвованием Спасителя, самозакланием Логоса и где именно поэтому жертва не только искупает чужие грехи, но и сама восстает из смерти. Означающее жертвоприношения само оказывается означаемым.

        3 (б) обращение жертвы. Жертва и то, во имя чего она приносится, должны поменяться местами,  чтобы  восстановить нарушенное равновесие. Это не приводит к упразднению смысла предыдущей жертвы, но требует новой - встречной жертвы со стороны жертвователя уже ради искупления его вины перед первичной жертвой, восстановления ее чистоты и целости. На этом уровне знакового процесса рождается  экологическое движение, вторичное очищение самой жертвы, снятие с нее скверны, искупление ее  мук. Означающее меняется местами с означаемым, и жертвенный процесс развертывается в обратном направлении.
        3-ий уровень: означающее*означаемое:
        а)  Спаситель приносит себя в жертву.
        б)  Жертва сама подлежит спасению.

        В данной работе обсуждается именно  экологическая трансформация обряда жертвоприношения, третий (б) уровень знакового комплекса, на котором означающее и означаемое опять меняются предикатами, так что  искупительная жертва сама должна быть искуплена жертвователем, а ее чистота восстановлена в дальнейшем поступательном самоочищении культуры через очищение оскверненной и загрязненной природы. Замещающее и замещаемое меняются местами в экологическом обряде возмещения: природное вступает в область культурного как дважды культурное, как готовность культуры хранить и оберегать место не-культуры в самой себе. Это вторичное место природы в культуре, обращение жертвы и воздаяние ей со стороны жертвователя, и  обозначено в данной работе как  "                       ".
        Внутренняя противоречивость первознака, который включает в себя и чистоту жертвы, и ее пронзенность и уязвленность, определяет природу письма, которое  нерасторжимо связано с тем чистым пространством, в которое  знак вторгается и чистоту которого нарушает. Бессмысленно определять первичность того или иного компонента: письменного начертания или его чистой среды, поскольку само первичное означающее  -  это пронзенная мечом непорочная жертва.  Этот архетипический акт впоследствии на протяжении многих веков символически воспроизводится пером, проливающим чернила на чистую поверхность бумаги.  Писание - это, по сути, древнейший ритуал, смысл которого нам неведом, но сакраментальная сила которого завораживает нас, обладает какой-то физической непреложностью. В какой-то мере этот древний ритуальный страх оживает в нашем психологическом комплексе - в ощущении растерянности и нерешительности перед  чистым листом бумаги. С чего начать, каким знаком произвести надрез, "вспороть" или "расколоть" белизну?  Как всякая целость и целина, чистый лист завораживает, упруго отталкивает от себя, создает вокруг себя защитное поле, причем защищает себя именно своей нетронутостью, "невинностью".
    И дальше в работе пишущего постоянно возрождается и смывается призрак меча, крови, раны, заколотой жертвы. Отсюда частые уподобления пера оружию - кинжалу, штыку - в литературе нового времени.  Кровопролитная жертва непорочного существа  -  это и есть первое из всех означающих, означаемое которого - очищение того, во имя кого или чего приносится жертва. Жертва должна  быть  чиста и беспорочна, ибо именно в обмене чистого на нечистое, в подстановке одного вместо другого и состоит знаковая сущность жертвы. "...За грех свой, которым согрешил, пусть представит из крупного скота тельца, без порока, Господу в жертву о грехе" (Левит, 4:3).
        Связь знака с  кровью и жертвоприношением  повсюду наблюдается в библейском мире. Так, накануне исхода евреев из Египта, в пасхальную ночь,  Господь повелевает: "И будет у вас кровь знамением на домах, где вы находитесь, и увижу кровь, и пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной, когда буду поражать землю Египетскую" (Исход, 12:13). Кровь на домах - знак того, что евреи уже принесли свою пасхальную жертву Богу, тогда как египтяне будут востребованы к кровавой жертве своих первенцев. Отныне евреям предписывается носить знак на своей руке в память о пасхальной ночи и о милости Божьей, которая заменила человеческую жертву животной.  Точно так же и в Откровении Иоанна, накануне кончины мира,  кладется печать на чело тех чистых и непорочных,  что избраны Богом  для спасения. Заповедано ангелам:  "не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего" (Откровение, 7:3).  Этот знак на руке или печать на челе суть свидетельства жертвы, уже принесенной праведниками и очистившей их. Бог  минует своей  карой тех, кто    "запечатан" во плоти своей и, следовательно, уже записан в книгу жизни. Телесная печать и запись в книге - это как бы равноценные свидетельства того, что жертва принесена  и принята Господом.
        В современном христианском богослужении также очевидна взаимосвязь  алтарного жертвоприношения с устным знаком - молитвой, которая соединяет жертву со словом  и тем самым предназначает ее Всевышнему.   То, что в новозаветных текстах Христос именуется логосом,  указывает на древнюю связь жертвы и слова: слово -   метка или печать на беспорочном, невинном первенце Божием, приносимом в жертву. (25)
        Все эти примеры, которые можно множить и множить, подкрепляют концепцию знака как обрядового клейма на жертве (уже принесенной или подлежащей закланию).  Знак был "живым" и составлял одно целое с носителем этого знака, как его уязвленность, "жало в плоть". Тем не менее,  этот религиозный аспект происхождения письма остается не вполне ясным, поскольку археологические памятники, донесшие до нас первые письмена,  сложены, конечно, из таких материалов, которые могли пережить тысячелетия, -  камня или глины. Остается лишь гадать,  насколько этот материал  служил условной заменой телам людей или животных, которые были первыми реципиентами священных знаков, жертвами письма как знакообразующего обряда, связующего видимый и невидимый миры. Неудивительно, что первая подстановка - принесение невинного во искупление вины кого-то другого -  сделала возможным долгий и до сих пор не прекращающийся всемирно-исторический процесс семиозиса, замены означаемого означающим,  результатом чего стал целый мир опосредований, мир письмен. Вместо закалывания жертвы стало возможным лишь метить ее кровью, вместо пролития крови - оставлять след краски,  вместо нанесения следа на живом теле - оставлять отметку на  костях мертвецов, на слоновой кости, на кожаном свитке,  делать тиснение на  камне,  на  деревянной или восковой дощечке, на глиняной табличке, на металлической пластинке...  В этой цепи подстановок возникли все новые, все более отвлеченные элементы письма, ведущие к перу,   чернилам   и бумаге - вместо меча, крови и кожи. "Наступает момент, когда  первоначальная жертва будет обозначаться не новыми жертвами, а чем-то другим,  самыми разными вещами..." (Рене Жирар).  (26)   Тем более характерно, что первые искусственные писчие материалы  - папирус, пергамент, да, собственно, и бумага - изготовлялись из волокон растений и  шкур животных, т.е. сохраняли связь с органикой начального письма "по живому".
        Если поначалу нет различия между надрезом-раной и надрезом-знаком,  между умерщвлением жертвы и ее символическим клеймением, то  постепенно сама заместительная природа жертвы приводит ко все новым заместительным отношениям между раной и знаком, так что жертвоприношение все более переходит в знаковую деятельность и развертывается в многообразных системах письма. Знак -  минимальная рана, сведенная к  надрезу, штриху, линии, нанесенной на чистую жертвенную поверхность  тела и тем самым делающая все менее нужным сам акт умерщвления.
         В контексте такого представления о первописьме как сакраментальной пытке или форме  ритуального  испытания, "                        " обнаруживает свою жертвенную природу, как то бесконечное болевое пространство, куда вписываются раны и рубцы письмен.  В соотнесении с пронзающим знаком, разящим орудием письма, "                      " - это интенция сплошной ранимости,  нечто бесконечно страдательное,  место означенной и освященной боли. Культура с самого начала  не есть  насилие над природой по законам природы, но есть культовое действие - жертвоприношение, которое возносит саму природу на высокую религиозно-нравственную ступень, придавая ей значение жертвы. Венец чистоты и просветленного страдальчества, возлагаемый на природу, - это  творение культуры. Природа сама разрушает  себя непрерывно и безжалостно,  в круговороте естественного отбора и обмена веществ, культура же размыкает  этот природный процесс саморазрушения и самовосстановления, присваивая себе роль деятеля-жреца и наделяя природу ролью жертвы.  И. В. Гете замечает в своей афористической статье "Природа": "Она вечно творит и вечно разрушает... Она сама себя и награждает, и наказывает, и радует, и мучит.  /.../ Она - само тщеславие, но не для нас - для нас она святыня". (27)  Неверно представлять отношения культуры и природы как факт самой природы, как инстинкт хищничества, животное истребление и потребление живого,  -  это именно процесс жертвоприношения, в ходе которого сама природа обретает новое для нее значение святыни и наделяется свойствами безгрешности и непорочности.
        Тем самым подготовляется следующая,  экологическая стадия их взаимоотношений: попытка культуры обратить вспять значение жертвы, освятить  дознаковую чистоту природы, хотя  сама  эта первоначальная чистота  уже есть знак и приобретается  только в культуре. В точке  наивысшего напряжения между полюсами необходимого и невозможного и возникает "                       ", одновременно и знак чистоты и чистота от знака, знак очищения от знаковости, постоянно возобновляемая  и неразрешимая апория экологического сознания. Писание, в своем глубинном драматизме, унаследованном от первознака, стремится оправдать принесенную жертву, снять себя с бумаги, воплотиться в чем-то другом, перенестись в мир вещей и действий,  скрыть свою условность и виновность.  Писание начинается со смятения перед чистым листом бумаги, который как бы отталкивает перо своей белизной, "невинностью" - и кончается попыткой ввести  эту чистоту  в сам текст,  восстановить первичный объект жертвоприношения. Между  этим началом и концом -  усилия письма вовлечься в переустройство мира, превратить жертвоприношение в битву,  отважно скрестить перо с мечом и тем сам оправдать происхождения пера от меча.
        В итоге всех этих попыток стать не-письмом, письмо возвращается к тому,  что всегда ему предстояло, к чистому полю, которое и становится последним знаком письма в его попытке преодолеть собственную знаковость.  Пишущие выступают как жрецы некоего непонятного им ритуала,  недостижимой целью которого является  его обращение вспять,   полное восстановление жертвы,  ее искупление и прославление,  стирание и заживление всех нанесенных ей ран.   "                            "  -  внутренний предел письма,  разрыв символической цепочки, в которую заново, оцепленное  кавычками,  вплетается место разрыва. Письмо не останавливается на знаке своего конца,  но и  "                  "  не перестает следовать за письмом, оставляя за собой последнее слово именно там, где освобождается от  кавычек.

_______________________________________________

 ПРИМЕЧАНИЯ

19. Его нельзя смешивать с так называемой "паралингвистикой", которая изучает экстралингвистические, внеязыковые факторы речевого поведения, такие, как мимику, жестикуляцию, громкость речи, паузы и т.д., все то, что не передается знаками письма. У паралингвистики есть свои вполне материальные объекты, которые, не закрепляясь в письме, тем не менее находят выражение в моторно-двигательной, акустической и прочих сферах.  Но    "                       " - это область внезнакового, окружающая текст, а вовсе не иноматериальность знаков, сопровождающих речь.

20.  Ф.М.Достоевский,  Полное собрание сочинений в 30 тт.,  Л., "Наука", 1976, т.14, с. 355.  Весь роман, по  этому изданию, состоит из 710 стр. Знаменательно, что глава с  "белым местом" называется "В темноте".  Чтобы обратить внимание на "                    " внутри текста и отличить его от регулярных пробелов, белое место порой заполняют точками - "зародышевыми" знаками.

21. Следует заметить, что в последнее время теории происхождения языка вообще редко рассматриваются в академических кругах: считается, что отсутствуют исторические факты, которые могли бы их удостоверять. Ниже излагается одна из немногих теорий, допущенных в научный обиход.

22. Rene Girard. Violence and the Sacred. Transl. by Patrick Gregory. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1977, p. 8.

23.  Rene Girard. Things Hidden since the Foundation of the World. Research undertaken in collaboration with Jean-Michel Oughourlian and Guy Lefort; transl. by Stephen Bann and Michael Metteer. Stanford: Stanford University Press, 1987, p. 103.  "Тело жертвы, таким образом, становится для Жирара объектом "первого неинстинктивного внимания",  который превращается в священный объект, первое означающее и источник всякого означивания", - поясняет Эрик Ганс (Eric Gans. The End of Culture: Toward a Generative Anthropology. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1985, p.13).).

24. Rene Girard. Things Hidden since the Foundation of the World, p. 103.

25. То, что знак имеет телесно-жертвенную природу, свидетельствуют древние обычаи многих народов. Так, Геродот сообщает о лидийцах и мидянах: "Скрепленные же клятвой договоры  эти народы заключают так же, как и  эллины, и, кроме того, слегка надрезают кожу на руке и слизывают друг у друга /выступившую/ кровь" (Геродот. История в 9 книгах, кн.1, 74. Л., "Наука", 1972,  с.34).  Надрезы - это как бы та часть договора, которая записывается на живом теле,  и не просто дополнительная запись, но во многих случаях единственная письменная фиксация устного соглашения: клятва подтверждается готовностью принести себя в жертву во имя исполнения договора. Еще одна разновидность жертвоприношения - обряд инициации, который в книге  Бруно Беттелхейма "Символические раны"  рассматривается на материале жизни первобытных племен и современных подростковых сообществ. Знаком созревания становятся разнообразные надрезы, которые наносятся на половые органы, причем к числу таких "символических ран" относится и обрезание. (Bruno Bettelheim. Symbolic Wounds. Puberty Rites and the Envious Male. Glenso (Illinois): The Free Press, 1954). О том же пишет Уолтер Буркарт: "Многие племена в различных частях мира имеют или имели строгие обычаи, по которым, чтобы стать полноправным членом группы, индивид должен перенести некую процедуру, которая обычно исполняется на его теле во время обряда инициации: поломку зубов, перфорацию губ или носа, изощренные формы нанесения шрамов, и особенно обрезание или надрезывание гениталий" (Walter Burkert. Creation of the Sacred. Tracks of Biology in Early Religions. Cambridge (MA), London (England): Harvard University Press, 1996, p. 167.). В  книге Дитмара Кампера "Знаки как раны" показано, что "самые ранние свидетельства сигнификации довольно ясно свидетельствуют о способности, которая редко встречается сегодня: способности чувствовать боль того материала, на который наносятся, в который вписываются знаки" ( Dietmar Kamper. Zeichen als Narben. Gedanken zur "Materie" der Signifikation. Elementarzeichen--Idee and Konzeption. Berlin, Lucie Schauer, 1985, S.159). Валерий  Савчук в своих эссе "Конфигурации пишущего тела" и "Строкочащее тело" проводит историко-генетическое отождествление  знака и раны, письма и боли. "Ведь если знак - свежая или зарубцевавшаяся фигуративная рана, то ставить его - все одно, что печалить, ранить, присваивать, а читать его - реактивировать боль. /.../Невыносимая боль сплошного обозначения рождает тело, которое в акте письма (записывания, процарапывания знаков на всей поверхности архаически чувствующего тела ...) с(за)писывает первознак и, тем самым, избывает его ужас" ("Комментарии" (Москва),   # 3, 1994, сс. 214, 215).

 26. Ibid., p. 103.

 27. Иоганн Вольфганг Гете. Избранные сочинения по естествознанию. Перевод и комментарии И.И.Канаева. Изд. АН СССР, (серия "Классики науки"), М., 1957,  сс.361, 362, 363.