"Новая газета" продолжает публиковать "Политикон. Словарь новейших понятий".
В первом
выпуске было представлено понятиe "тотальгия" - ностальгия по тотальности.
Во втором
выпуске - самое длинное слово русского языка, прилагательное
"противогосударственнопредпринимательский" (41 буква). Большой сдвиг
(или "раздвиг") по сравнению со словом "частнопредпринимательский" (25
букв), которое ранее считалось длиннейшим в русском языке. "Политикон"
еженедельно выходит в цветном, пятничном выпуске "Новой газеты".
А вот другому моему тексту - "Мыслить по-русски" - повезло меньше. Он
опубликован в последнем
номере "Независимой газеты" (приложении "Экслибрис"), сокращенный почти
на треть, причем совершенно произвольно, без спроса и без ведома автора.
Полный и аутентичный текст статьи - здесь.
ДАРУ - 8 ЛЕТ.
Логика и лирика проективной
работы в языке (1)
Подводя восьмилетние итоги "Дара", хотелось бы поделиться "мыслями о главном", которые пока остаются набросками на полях этого проекта.
Что такое сверхъязык?
Сверхъязык - это язык не в его превосходстве над другими языками, а в его превосходстве над самим собой. Это совокупность всех возможностей данного языка, высшая степень его лексического богатства, грамматической гибкости, концептуальной разработки. Внутри русского языка есть русский сверхъязык, внутри английского - английский сверхъязык, и т.д. Сверхъязык пребывает внутри данного языка как зрелое растение пребывает в семени, как сверхчеловек пребывает в человеке. Я соотношу свое понятие сверхъязыка с ницшевским сверхчеловеком, но радикальное различие в том, что для меня сверхчеловек - не особая раса, выведенная биологически или технически, а данный человек в полноте его возможностей и невозможностей, подвигов и самопреодолений. Сверхличность как метаморфоза данной личности. Сверх-Иван в данном Иване. И точно так же - сверхъязык в данном языке. В каждом языке кроется возможность сверхъязыка, которая реализуется совместными усилиями говорящих на нем. Сверхъязык - это понятие динамическое, это не "идеальный", "совершенный" язык, а вектор движения языка за границы его речевых норм. Сверхъязык - то, к чему способен язык при величайшем напряжении своих творческих сил и системных ресурсов.
Современный русский (и любой) язык - это только один срез языкового континуума, который распространяется в прошлое и будущее, и в нем виртуально присутствуют тысячи слов, еще не опознанных, не выговоренных, но призываемых в речь по мере того, как расширяется историческое сознание народа, и в свою очередь его расширяющих. Сверхъязык - это и есть тот надвременной континуум, один текущий срез которого представляет язык. Путь от языка к сверхъязыку - это и есть проективная, порождающая деятельность в языке.
Среди языковедов одним из первых эту сверхъязыковую перспективу языка и необходимость проективной деятельности осознал Г. О. Винокур:
"Культура языка - это не только организация, как указывалось выше, но вместе с тем и изобретение. Первая предваряет второе, но второе в определенный момент неизбежно заявляет свои права. Пора покончить с представлением о языке как о неприкосновенной святыне, знающей лишь свои внутренние законы и ими одними регулирующей свою жизнь. Вопрос о возможности сознательного воздействия на язык со стороны говорящего коллектива наукой в очередь, правда, еще не поставлен. Некоторые отдельные симптомы, однако, позволяют утверждать, что в более или менее ближайшем будущем вопрос этот станет актуальным. Поскольку учение о языке как о социальном факте, а не индивидуальном высказывании за последнее время стало уже прочным достоянием лингвистического мышления - постольку неизбежной представляется фиксация научного внимания на проблеме социального воздействия на язык, проблеме языковой политики. Надо признать, наконец, что в нашей воле - не только учиться языку, но и делать язык, не только организовывать элементы языка, но и изобретать новые связи между этими элементами. Но изобретение - это высшая ступень культуры языка, о которой, в массовом масштабе, мы можем пока только мечтать".В стиле, понятном для революционной эпохи, Винокур говорит о "языковой политике", тогда как сегодня мы говорили бы о языковом перформансе или о проективном, деятельном подходе к языку. "Делать язык" - этим все сказано. Название статьи не должно сбивать нас с толку. Статья не столько о поэзии, о футуризме, сколько о делании языка вообще, о путях к сверхъязыку. Не поэтическая речь интересует Винокура, а поэтический язык как возможность сверхъязыка, прорастающего через привычный язык. Футуризм - как будущность всего языка, его "футуризация". Это не какая-то конкретная эпоха, которую можно прогнозировать или планировать (через двадцать лет... в 22-ом веке...), а сверхъязык как абсолютное будущее языка, потенция его потенций.
"Футуристы - строители языка" (1923) [1]
Следует отличать сверхъязык от сверхречи. Сверхречь - это лучшая из
возможных речей на данном языке, это его литературная классика, совокупность
шедевров. Русская сверхречь - это Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой,
ранний Маяковский, Мандельштам, Платонов, Набоков, это все гении и шедевры
русской словесности. Русский сверхъязык, как и всякий язык, в отличие от
речи, может быть представлен не в романах и стихах, но лишь через систематическое
описание своей сверхлексики и сверхграмматики, т.е. через проективный Словарь,
как порождающую модель сверхъязыка.
Воскрешение языка: энергий, а не субстанций
Язык - как айсберг, главная часть которого находится под водой. Нам видна только надводная часть языка-айсберга, то, что успело реализоваться в речи. Но язык живет лишь в непрерывном переходе своих невидимых возможностей в актуальность речевых практик. Пробуждать язык, выводить его из оцепенения, из режима воспроизводимости - это значит и пробуждать сознание языкового сообщества, выводить его из автоматизма. Когда язык спит, то и сознание сообщества усыпляется в нем.
Смерть происходит со всеми вещами и именами
- прижизненная смерть, застывание,
омертвение, опривычение, автоматизация. Любовь
к языку - любовь воскресительная.
Слово умирает в массовом обиходе, в усреднении
коммуникации и общепонятности, но задача филологии, как деятельной любви
к Логосу, - воскрешать значения известных слов и находить еще неизвестные
слова. Этим двойным смыслотворчеством и словотворчеством живет язык.
Первая брошюра Виктора Шкловского, пролог к его
теории искусства как остранения, так и
называлась, - "Воскресение слова" (1914).
"Древнейшим поэтическим творчеством человека было творчество слов. Сейчас слова мертвы, и язык подобен кладбищу, но только что рожденное слово было живо, образно. Всякое слово в основе - троп. Например, месяц: первоначальное значение этого слова - "меритель"; горе и печаль - это то, что жжет и палит; слово "enfant" (также, как и древнерусское - "отрок") в подстрочном переводе значит "неговорящий". Таких примеров можно привести столько же, сколько слов в языке". В. Шкловский. Воскрешение слова. [2]Движение слова можно описать так: от тропа к трупу. Отсюда и задача воскрешения мертвого слова. Но ошибочно понимать воскресение как возвращение прежней жизни. Воскресение не есть повтор, не есть возвращение досмертного бытия, это рождение к новой жизни, жизни вдвойне, "пакибытию". Не только в религиозном, но и в культурном смысле воскрешение есть полное обновление. Ренессанс, задуманный как возрождение античности, стал началом новой европейской культуры, "Нового времени". Так и воскресительная работа в языке не сводится к восстановлению забытых, утраченных слов и их значений (как в "Словаре русского языкового расширения" А. Солженицына). Воскрешать нужно не столько ветхие слова (типа "обозерье" или "натюрить"), сколько корни, чтобы они вновь задвигались в почве языка, чтобы из них росли новые слова. Чтобы, например, корень "люб" воскресал, оживлялся, остранялся, расчудеснивался - в таких словах, как "любь", "люболь", "залюбь", "недолюбок", "любитва", "разлюбчивый"... Воскрешать нужно и некорневые морфемы, приставки и суффиксы, чтобы они не слипались намертво с привычными им корнями, но шевелились, расцеплялись, инако сочетались и производили новые, нужные сознанию слова, такие как "особытить", "остоличить", "ожутить", "обуютить". Воскрешать нужно падежи, наклонения и другие грамматические формы, чтобы они приобретали новый смысл, выходили из берегов своего застойного, автоматического употребления. Например, предложный падеж с предлогом "о": "о чем была твоя жизнь?" "о чем будет твое путешествие?" (я отсылаю к уже вышедшим выпускам "Дара").
В этом суть проективной деятельности в языке:
воскрешение не субстанций (старинных слов, выражений и т.п.), а языковых
энергий, способных создавать себе новые лексические тела. Бессмысленно
воскрешать тело (слово), уже однажды умершее, по своей сути ветхое,
обреченное умиранию; воскрешения достойно то, что его породило, привело
в жизнь, его энергийный зачаток, его порождающая форма, модель, мать-матрица.
Об этом великая мысль В. Гумбольдта: язык есть не продукт деятельности
(ergon), а сама деятельность (energeia). Этим проективная деятельность
в языке отличается от ретроактивной, архивной, (с)охранительной: она воскрешает
морфопоэтическую энергию, а не лексическую материю языка.
Новое слово - это целое предложение
Словотворчество - это особый род деятельности, который не с чем сравнить ни в языке, ни в искусстве. Новое, только что созданное слово глубоко антиномично, оно обладает свойствами и слова, и предложения. Поясню, что имею в виду. Слово - это неделимая смысловая единица языка, главное свойство которой - цельность, выделимость и воспроизводимость. Мы получаем слова готовыми из языка, мы обучаемся им, мы их не производим, а воспроизводим, как цельные единицы, предзаданные нашей речи и нашему языковому сознанию. Из этих смысловых первоэлементов языка мы уже составляем предложения, т.е. развернутые высказывания, которые содержат некоторое сообщение, выражают определенную мысль. В отличие от слова, предложение свободно производится говорящим, самостоятельно составляется им (по определенным законам грамматики) из известных ему слов. Предложение именно производится, а не воспроизводится, за исключением тех сравнительно редких случаев, когда оно является цитатой или крылатым выражением и заключается в кавычки.
Когда мы производим новое слово, мы совершаем акт, по сути равнозначный производству целого предложения. При этом составляющими нового слова являются морфемы, т.е. они играют в словопроизводстве ту же роль, какую в предложении играют его составляющие единицы - слова. Мы свободно соединяем морфемы, как если бы они являлись словами, в новые слова, как если бы они являлись предложениями. Акт творчества, т.е. свободного сочетания значимых единиц языка, переносится из предложения внутрь слова. Поскольку его элементы, морфемы, свободно сочетаются в нем, т.е. впервые производят некий смысл, то новое слово выступает как выражение мысли, оно содержит в себе не просто наименование (предмета, признака или действия), но целое сообщение. "Солночь" - это целое предложение, это сообщение о том, что ночь сияет, как солнце, или солнце излучает из себя тьму. "Отравоядные" - это сообщение о том, что для некоторых существ отравляющие вещества стали привычным источником питания.
Такое новосотворенное слово - это коммуникативная единица, т.е. оно не служит готовым элементом сообщения, но само является сообщением, оно выражает самостоятельную мысль. И вместе с тем это предложение заключено в пределы слова, т.е., раз произведенное, оно заключает в себе возможность воспроизводимости, узнаваемости, как и другие слова. Таким образом, новое слово сочетает в себе антиномично свойство номинативной и коммуникативной единицы языка. Слово раздвигается до предложения, вмещает в себя свободу сочетания значимых единиц, - и одновременно предложение сжимается до слова, т.е. целое сообщение укладывается в номинативную единицу, которая может воспроизводиться в речи множества людей без признака чуждости, цитатности, поскольку входит в лексическую систему языка.
Неологизм: слово как словосочетание. Фразеологизм: словосочетание как слово.
Именно потому, что морфемы в новом слове выходят из привычной связки,
сочетаются свободно, новое слово как бы вмещает в себя целое словосочетание,
иногда развернутое, состоящее из нескольких единиц. Напротив, словосочетание,
в котором слова связаны идиоматически, свертываются в единое, неразложимое
слово, типа "знает, где собака зарыта". Если "солночь" - это неологизм,
свободно сочетающий значимые элементы-морфемы и тем самым ставший словосочетанием,
то фразеологизм "работать спустя рукава" - это словосочетание, стянутое
в слово, обладающее лексической воспроизводимостью. Тут все дело в свободе
или связанности сочетания слов. Слово - предел связанного сочетания значимых
единиц (морфем), тогда как предложение - предел свободного сочетания значимых
единиц (лексем). Между словом и предложением - фрактальные отношения:
элементарная единица предложения, слово, в своем морфологическом составе
воспроизводит синтаксическую структуру целого предложения. Лексемы - это
макроморфемы, а морфемы - это микролексемы. Лексема - это мельчайшая дифференмциальная
единица синтаксического уровня и одновременно наибольшая, интегральная
единица морфологического уровня. Следовательно, именно через слово проходит,
так сказать, золотое сечение языка. Золотое сечение - это такое разделение
целого, что оно относится к своей большей части, как большая часть относоится
к меньшей. Предложение так относится к слову, как слово относится
к морфеме. Принцип воспроизведения структуры целого при его делении на
части - это фреактальный принцип.
Предложение делится на слова, слово - на морфемы. Но связь морфем в
слове, как микромир, воспроизводит связь слов в предложении (макромире).
Морфемы - это слова с ограниченной сочетаемостью. Поэтому свободное их
сочетание в неологизме раздвигает слово до предложения, превращает его
в слово-предложение. А связанное сочетание слов во фразеологизме
стягивается его в единую лексическую единицу, в предложение-слово.
Ясный намек на эту возможность "опредложенить" слово, т.е. свободно
его творить из морфем, как предложения творятся из слов, - в следующем
замечании А. Ф. Лосева: "Знаешь, что меня в словообразовании подчинило?
Теория [Витольда] Дорошевского. Он мучился: какая логическая основа словообразования?
- и пришел к выводу: аффиксы строятся
по типу простого предложения. Если я скажу: "производство" - как эти
аффиксы соотносятся?
Как сказуемое, подлежащее, определение и так далее. Поразительная идея!
Сразу получается
же единство всей языковой структуры. На всех уровнях одна структура.
Если логически
продумать подлежащее, сказуемое, - то значит будет продумана вся структура
языка." [3]
(продолжение следует)
----------------
1. Г. О. Винокур. Футуристы - строители языка, в его кн. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1990. С. 17.
2. Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи - воспоминания - эссе (1914-1933). M.: Советский писатель, 1990, С. 36.
3. Запись В. Бибихина 23.6. 1974, в кн. А. Ф. Лосев. Имя. СПб., Алетейя, 1997, С. 525.
_________________________________________________________________
Сетевой проект "Дар слова" выходит с апреля 2000. Каждую
неделю подписчикам высылается несколько новых слов, с определениями
и примерами употребления. Этих слов нет ни в одном словаре,
а между тем они обозначают существенные явления и понятия, для которых
в общественном сознании еще не нашлось места. "Дар" проводит также
дискуссии о русском языке, обсуждает письма и предложения читателей. "Дар
слова" может служить пособием по словотворчеству и мыслетворчеству,
введением в лингвосферу и концептосферу 21-го века. Все
предыдущие выпуски.
Подписывайте на "Дар" ваших друзей по адресу: http://subscribe.ru/catalog/linguistics.lexicon
Языковод - сайт Центра творческого развития русского языка.
PreDictionary - английскиe неологизы М. Эпштейна.
Ассоциация Искателей Слов и Терминов (АИСТ) - лингвистическое сообщество в Живом Журнале. Открытая площадка для обсуждения новых слов и идей.
Новые публикации М. Эпштейна (с линками)
Гуманитарная
библиотека (философия, культурология, религиеведение, литературоведение,
лингвистика, эссеистика)