Сначала объясним подзаголовок, а потом попытаемся оправдать заглавие...

        Есть разные науки о земле. География, например, описывает, что н а  земле делается - государства, хозяйства, зоны, границы, климаты. Геология смотрит глубже - на то, что  п о д  землей: изучает ее внутренний состав, почвы, залежи, разрезы, карьеры, полезные ископаемые. Но ведь можно еще глубже посмотреть - в самый корень, в  сущность земли. Для чего она? Почему? Кто ее такой замыслил? И что хотел сказать? Что в ней выражено? Или изображено? Ведь во всем есть своя мудрость, а в том, что она есть и у земли, которая нас испокон веков на себе носит, произведениями своими питает и сокровищами дарит, - какое в этом может быть сомнение?  Кора двух полушарий, изборожденная множеством извилин, - да ведь она сама мыслит, причем глобально, посылая всей галактике голубой далекий свет своих идей и фантазий. Значит, помимо географии - "землеописания", помимо геологии - "землеведения", должна быть еще и наука об умной сущности земли - геософия, "землемудрие".

        Почему тогда фантазия?

        Этим я хотел только обозначить свои жанровые границы. Есть разные теоретические жанры: "статья", "монография", "рецензия", "диссертация", "трактат" - и ни один не позволит себе даже намека на фантазию. Значит,  для фантазии на теоретическую тему  нужно выделить  какой-то особый жанр, в ворота которого влезало бы все, что ни в какие ворота не лезет, - домыслы, причуды, предрассудки любимой мысли.

        Какое отношение этот жанр теретической фантазии имеет к мудрости, осененной к тому же великим греческим словом "софия"? Да ведь сказано, что  "мудрость мира сего есть безумие перед Богом" (1-ое послание Коринфянам, 3:19), - это верно в религиозном смысле. А еще сказано, что идея бывает недостаточно безумной, чтобы быть истинной, - это верно и для строгой физики. Значит, религия и наука, апостол Павел и Нильс Бор в какой-то точке сходятся, коль скоро мудрость оказывается родом безумия, а безумие - формой истины.

        Двух таких утешений нам вполне достаточно. Попробуем о замысле земли высказываться в жанре безумной идеи. Раз "геософия" - просим нас выслушать. Раз "фантазия" - просим заранее извинить.

        Географическая карта издали напоминает картину - слегка абстрактную, в духе Пикассо, где с грубоватой обобщенностью прочерчиваются две человеческие фигуры - справа сидящая, слева бегущая. Попытаемся всмотреться и понять, что же  изображено на этой картине, в сплетении пятен и линий,  казалось бы, чисто естественного происхождения. Мы давно уже пытаемся понять многие процессы во Вселенной: волны, вспышки, световые и звуковые колебания, даже взрывы и рождения новых звезд - как знаки, поданные нам, землянам,  высшими инопланетными умами или даже самим Умом, создателем всего. В глубинах вещества нас ждет еще не прочитанное послание. Как же нам не обратить внимания на собственную Землю, на очертания материков, посреди которых мы живем, множимся, созидаем, быть может, лишь заполняя уже предназначенные нам формы, осуществляя чей-то высший замысел о себе.

        Шифровальщики часто пользуются естественными знаками для передачи сообщений - нужна лишь особая расположенность ума, чтобы усмотреть значение там, где обычно видят лишь природу. У Эдгара По и Хорхе Луиса Борхеса можно учиться такой мистической бдительности, которая позволяет в нагромождении камней, в узорах на скатерти, в планировке города прочитать наставляющие или предостерегающие письмена.

        И чем могущественнее шифровальщик, тем более склонен прибегать к массивным материалам природы, пренебрегая мелочной мишурой нашего искуственного быта, и так насквозь значимого. Очевидно, масштабом своего материального воплощения знаки должны быть равновелики тому, что они означают. Не есть ли карта Земли, изборожденная очертаниями суши и морей, - нечто вроде ладони, по которой мы можем прочитать прошлое и будущее всего человеческого рода, его наций и рас? Отнесемся на миг к этим материковым очертаниям как к линиям характера и судьбы, всмотримся в них с тою же напряженностью угадки и прозрения, какая подобает любой тайнописи.

        Начнем с Евразии, в полости которой живем. Азия - это как бы тыл и спина материка, тогда как Европа - его зрячее, изъязвленное морщинами лицо. Азиатские очертания более сплошные, гладкие; европейские - все из выступов и впадин, как лицо с его страстной, напряженной, страдальческой жизнью. Не случайно многие историки объясняют усиленное развитие культуры в Европе изрезанностью ее берегов, разнообразием подступов к воде - иноположной стихии, в диалоге с которой континент познает и осмысляет себя. Азия, напротив, повернута спиной к морям - ее береговая линия ровна, полога, без глазниц-заливов, без скальных морщин, без резких изгибов рта и носа. Хотя Азия и граничит с более грандиозным океаническим простором, чем Европа, - она так и не вышла в него, предпочла существование внутри суши. Ни Китай, ни Индия так и не стали морскими державами. Да ведь со спины никуда и не выйдешь, она глуха, замкнута, хотя и поверхностью своей велика.

        Вообще, если представить себе Евразию как фигуру человека, то Испания - властный и гордый подбородок его, Франция - мозг (рационализм во всех областях), Англия - зоркие очи (эмпиризм), Германия - чуткие уши (музыкальность), Италия - язык (тактильные, пластические искусства), Скандинавия - холодный, ясный лоб, Россия же - затылок (русский "задним умом силен"), плечи (плато, равнина) и одновременно, ввиду своей колоссальной протяженности, внутриполостная сфера, грудь и легкие, где на необъятном просторе играют ветры, происходят вдохи и выдохи.

        Ближний Восток - это пуповинная область, где завязалась история человечества, где вылепилось оно из чрева природы. Здесь древнейшие цивилизации и средоточие важнейших религий, ведь именно через пуповину сообщается рожденное с родящим, человечество - с Творцом. Китай - зад, на который плотно уселась Евразия - трезвый народ, чуждый всему идеальному и субъективному, живущий в оседлом, прочном союзе с землей, позитивный, здравый, а многолюдством своим - грузный, увесистый, словно предназначенный быть опорой для такого большого скопления континентальных масс. Индия - могучий фаллос, средоточие оргиастического сладострастия, телесного жара и обольстительной грезы.

        Если присмотреться к фигуре Евразии, то видно, что она не стоит, а сидит, коленями Африки упершись в подбородок Испании. Африка, долго стоявшая на коленях перед Европой, так и силуэтом своим напоминает поджатые колени. Весь этот Старый Свет сидит на широко распластанном седалище Китая, поджав округлые колени Африки и опираясь на них прекрасно вылепленной головой мыслителя - Европой.

        Кто стоит - так это Новый Свет, Америка, и даже не просто стоит, а привстает на цыпочки, устремляясь грудью вперед, как бегун на дистанции. "Цыпочки" - это утончающаяся южная оконечность Латинской Америки. Стопа Нового Света, туго напряженная, как у балерины на пуантах, слегка выгнута вперед, с пальчиками Огненной Земли, оттянутыми назад. Вся Южная Америка - это как бы нижняя половина бегущей фигуры, с мускулистой голенью Чили и Аргентины и мощным, круто выгнутым, мулатским задом Бразилии. Южная Америка - тяжелое и мясистое основание, над которым стремительно взлетают вверх и вперед контуры Северной Америки. Если Южная ягодицами своими вся подалась назад, к Африке, черпая у нее черную кровь для яростной и страстной своей культуры, то США и Канада всей своей грудью подались вперед - прочь от Атлантики, связующей их с Евразийским массивом. Если они и устремляются к Евразии, то уже с другой стороны, не с европейского переда, а с азиатской спины - так передовой бегун приближается сзади к своему сопернику, которого уже обогнал на целый круг.

        Вообще во всем американском массиве отчетливее всего выражены грудь и зад  - живот втянулся, усох, оставшись лишь узенькой, рвущейся на Панамском канале ленточкой Центральной Америки. Но ведь в том и осанка бегуна, что он как бы отрывается от самого себя, середина его растянулась к краям, живот вобран, и весь он есть порыв и преодоление, весь расколот на ноги, отталкивающиеся от земли, и грудь, рвущуюся к победной финишной ленточке.

        Это Евразия в сидячем своем положении затекла жиром, - насколько выпуклы и прекрасны черты ее европейского лица, настолько тучен и бесформен весь ее среднеазиатский, туркестанский живот. Не случайно самая срединная ее часть - Турция, Монголия... - наиболее бесцветна в культурном отношении: это сплошная плоть, дикое мясо, кишки, служащие пространственным мешком и вместилищем для кочующих, степно-пустынных народов. У Америки нет этой евразийской рыхлости тела, вся фигура - стройная, спортивная, тогда как у Евразии - медитативная, как у роденовского мыслителя,  представленного в профиль.

        Сидение и впрямь самая подходящая поза для раздумья: над землей для усилий приподнята только голова, а нижняя часть тела - широко распластана, покойна, бездеятельна (исторический застой всей нижней части материка - от Китая до Африки). В позе сидящего всегда выделяется два неравноценных момента, два пластических узла: голова, красиво вылепленная, вобравшая выпуклый рельеф деятельного мозга, - и расплывшаяся, ленивая, громоздко-широкая нижняя часть, где довольно безразлично, без четких границ, слиты  бедра, зад, живот, поясница, образуя сплошной массив, - ненатруженная, лишенная мускульных упражнений, обрюзгшая телесная масса.

        У бегущего, у человека-спортсмена, напротив, прекрасно сформировано тело, все подтянуто, динамично, упруго, нет жировых отложений, - но голова не поражает выделанностью и красотой, словно бы спрятана в плечи, чтобы лучше преодолевать сопротивление воздуха, не создавая лишней помехи. Так и в контурах Нового Света - мощно вылеплены бедра, голень, ступня, круты ягодицы, поджар живот, великолепна выпрямленная, летящая грудь Соединенных Штатов-Канады. Но головы как таковой нет, она втянута в плотные, квадратные плечи Канады, торчит лишь  кургузый лобик Аляски - словно голова высунулась из плеч не для самостоятельного, самоценного мышления, а чтобы высмотреть дорогу впереди. Так, по-спортсменски приземисто, низколобо она и торчит - в меру, достаточную для беглого, ориентирующего взгляда. Голова здесь не возвышается гордо над туловищем, как в Евразии, зато она и встречному ветру не стоит поперек - укромно выглядывает, чтобы легче быть обтекаемой.

        Вот так и выглядит карта Земли: как эмблема двух состояний человечества - бегущего и сидячего, устремленного и неподвижного, деятельного и мыслящего (притом, что мысль не может сдвинуть с места туловища, которое в свою очередь обрекает на бездействие мысль). Старый ли, Новый ли Свет - кто кого перегонит? Кто кого пересидит? Не придет ли разрешение всех вопросов от какого-нибудь щербатого новозеландского камешка, брошенного под ноги бегущему или попавшего в бок сидящему, чтобы тот вздрогнул и вышел из оцепенения?

        Кто знает! Да и в сегодняшней, видимой картине все зыбко, все двоится, грудь и лоб, пуповина и колени наползают друг на друга. Все пучится, набухает... А вдруг выпрямятся колени Африки и Европа почувствует под собой упругую поступь метателя, уже наклонившегося за австралийским диском? А вдруг в туркестанском животе Евразии забрезжат очертания дивного зародыша - гениальной цивилизации будущего? Кажется, все это еще должно проясниться в подвижных силуэтах Земли, в ее шевелящихся материках - зреющих формах какого-то небывалого материнства.