ПЛЯЖ И БЕРЕГ
"Пляж" и "берег" - почти что синонимы, обозначают полоску суши, прилегающую к воде. Но какие разные смыслы!
В слове "берег" слышится нечто суровое, напряженное, романтически приподнятое: устремленность в даль, близость иной стихии - и недоступность ее, манящий простор, открытый с последней черты, за которую нелегко или невозможно переступить. "На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел" ("Медный всадник"). "Моей души предел желанный! Как часто по брегам твоим бродил я, тихий и туманный, заветным умыслом томим!" (К морю"). Безошибочная интуиция Пушкина подсказывает: на берегу - место законадателя или мятежника. Именно на границе и рождается порыв к безграничному, "великая дума" и "заветный умысел", простирающийся за земные пределы. Берег взывает к бодрости духа и тела. На берегу стоят или по берегу ходят - тут видится фигура стража, берегущего границу стихий, или нарушителя, замыслившего ее преодоление. Человек на берегу тревожен или опасен - как на пороге. Все здесь - настороженность или порыв, ощущение угрозы или соблазна, исходящее от запретного и запредельного.
По библейскому преданию о соотворении мира, на второй день "нижние", т.е. морские воды отделены от неба, на третий день - от земли. Так образовались горизонт и берег - два раздела между стихиями, обозначившие символическую грань между "здесь" и "там", - жизнью плотской, как земля, душевной, как вода, и духовной, как воздух. Вступая на берег, словно бы равняешься и с горизонтом, распахиваются края, и все бескрайнее, "потустороннее", что заложено в человеке, сразу оживает в нем: мысли о будущем и вечном, о подвигах и славе, о смерти и бессмертии...
Другим предстает это же место под названием "пляжа". Линия берега расплывается в полосу, на которой возникает своя особая, оседлая жизнь. Берег - граница бытия, пляж - быт самой границы. Вдруг выясняется, что даже самые идеальные линии имеют в реальности свою ширину, что нет на свете такой точки, которая не имела бы хоть маленького размера, и такой черты, которая на поверку не обернулась бы плоскостью, годной для обитания хотя бы микроскопических существ. В метафизическом плане, на конструкторском чертеже вселенной, берег - строгая линия, а в подробном, эмпирическом масштабе человеческой жизни - это размытая полоса, пляж, буквально - "промежуток", на котором удобно разместиться и распластаться. Пляж - это берег, приспособленный под зону обитания, лишенный идеальной рассекающей остроты и освоенный в отлогой плавности-тупости своего конкретного земного воплощения.
На берегу человек, как правило, держится прямо, ощущая рядом присутствие Кого-то высшего, перед Кем и сам вытягивается, будто слыша неявный призыв к себе и повеление. На пляже, где все подчинено горизонтали, эта упругая выправка уступает место рассеянному покою, ленивому млению. На берегу стоят - на пляже лежат, и трудно перепутать эти состояния - словесно и зримо. Как лежать на берегу, если он - натянутая струна, отточенное лезвие? - тут лишь выпрямиться и устремиться. И как стоять на пляже, если ноги вязнут в сухой пучине, если расплывается, подобно мелководью, галечная или песчаная зыбь?
И в душе - то же лежбище. Ни дальнего умысла, ни переполняющей думы - дремотная отягощенность, обреченность покою, и сыпучесть мыслей, так же утекающих, не собираясь воедино, как песок между пальцами. Перебираешь одно, другое, не в силах на чем-то остановиться, связать - нет клеящего вещества в душе, все высушено и мириадами сухих песчинок рассыпается врозь. И время здесь не бежит и не стоит, а как бы сыплется - песочные часы могли бы не условно, а наглядно обнаружить его томную суть. На пляже нет дела, толкающего время вперед, и нет скуки, когда время отчаянно замирает, - но есть ровное струение, некий покой самого движения, столь плавного, беспорывного и качественно однообразного, что оно по чувству напоминает движение песчаных масс: вот одна минута сползла, а вот другая, сходные, как песчинка с песчинкой... И незаметно дав оползень, рассыпалась целая горка минут: час, день.
Самое простое и естественное на пляже, в чем человек находит подобающий контакт со средой, - это перебирать камешки или пересыпать пальцами песок. Множественность отдельных, не связанных, не склеенных частиц вещества - вот причина и возможность для перебора. Но в сущности, и все другие занятия на пляже и вокруг него восходят к тому же первообразу: пересыпанию песка. Часто, например, вместо камешков перебирают в руках карты, тасуя их, раздавая, меняясь ими в игре - одном из надежных способов пляжного времяпрепровождения. Или перелистывают страницы книги - не столько читают, вонзаясь вглубь, в клубок развивающейся идеи или сюжета, сколько именно перебирают взглядом, как отдельные клочки, каждого из которых хватает ровно настолько, чтобы занять минуту, живущую в отрыве от следующей. Точно так же перебирают руками волейбольный мяч, перебирают взглядами человеческую наготу - мелькание лиц и тел, будто бы слегка отделившихся от самих людей и образовавших расколотую, произвольно подобранную мозаику. Идешь по курортному городу, в соседстве огромного скопления песка, и перебираешь человеческий песок - мужчины, женщины, витрины, афиши. Песок во всем - во взглядах, движениях, отношениях, ухаживаниях - рассыпающийся множеством заменимых частиц.
Откуда эта демонически обольстительная природа песка как бесконечного счетного множества, в котором выделима и отъединима всякая единичка, образуя с другими чисто количественную сумму, насквозь дробную, разложимую?
Да может ли быть иначе - на границе между стихиями? Сама сущность песка есть бесконечная делимость, потому что здесь, на пляже, граница вездесуща, пробегает от песчинки до песчинки, дробя каждый миллиметр пространства. Плоскостным человеческим освоением берег превращен в пляж, зато каждая частица пляжа превращена в берег, где суша кончается, отваливается сама от себя. Секущая грань прошлась по каждой песчинке, принадлежащей отчасти суше, отчасти воде - поскольку каждая песчинка водою извлечена, обкатана, отгранена от суши. Свою долю берет и солнце, так же выжигающее жидкие связи вещества, как море размывает твердые. Здесь, на границе трех стихий, делят они на части свою добычу: все растворимое достается воде, все испаряемое - небу, и только оставшееся сухое крошево - земле. Песок бесконечно делим, потому что он поделен; он есть вещество границы, мириады граней, оказавшихся там, где одна граница, широко растянувшись в пространстве, разбила вдребезги само пространство, уступила - чтобы победить.
То же самое происходит и с людьми. Мы опрокинули берег, отвесно секущий землю, в плоскость самой земли, превратили его в пляж, распластались по его ширине - но присутствие берега осталось в нас тысячью рассечений, разрывов - на рассеянные минуты, разбросанные мысли, бессвязные слова, скользящие взгляды, мимолетные знакомства. Сухая труха, скрипучая россыпь жизни. Вобрав пляж своим существом, мы горсткой песка рассыпались на куче песка. Мы растянули границу в эмпирическую ширину, а она - с неизбежностью метафизического возмездия - рассекла нас на столько частиц, во сколько раз мы ее растянули.
То, что на пляже все подлежит перебору, вытекает из самой его оздоровляющей природы и предназначения. Ведь выгода пляжа для отдыхающих именно в том, что все стихии подручно, подножно, накожно стеклись сюда на благо человеку, поочередно освежая его тело прохладной водой, опаляя чистым огнем и обласкивая рассыпчатым песком. Здесь даны все те же природные составляющие: земля, море и небо. Но если берег ставит между ними разделяющее "или-или", то пляж - совмещающее "и... и". Граница при этом не преступается, а просто раздвигается, становясь местом отдыха и удовольствия. Достаточно лишь узость выбора превратить в широту перебора, "или" берега в "и" пляжа.
Такова физическая явь этических проблем. Тело укрепляется этой чередой природных воздействий, круговращением стихий - но дух расслабляется, и нет человека, более податливого малейшим веяниям, внутренне размягченного, нестойкого, чем лежащий на пляже. И наоборот, как закаляется дух, глядя с берега в бушующий простор, испытывая неприступность своей высоты - для исступленных волн, и неприступность простора - для своих порывов. [1]
Опытом границы живет и крепится душа. Она собирается воедино именно тогда, когда разделяет. Собирая же, она делится сама на величину собранного. В опыте непреступаемости и в опыте преступления, в соблюдении и нарушении запрета, но так или иначе - в заостренном переживании его, праведном или греховном, обретает высоту душа - высоту стояния или падения. Но как соблазнительно - просто лечь, найти и расширить для себя промежуток, понемногу касаясь всего, что сталкивалось и разбивалось друг о друга. Черту между добром и злом - не соблюсти в ее сухой и резкой узости, но и не нарушить размашистым и отрывистым шагом, но - раздвинуть до полосы, на которой удобно для себя, нестеснительно для других распластаться. На ничейной полосе, пользуясь благами граничащих сторон, но отвергая их односторонние неудобства.
Выгоду такого третьего пути: не по сторонам от границы и не через нее, а по ней самой, в тесноте прохода, точнее, отлогости, предполагающей не хождение, а лежание - эту выгоду давно уже осознало человечество. Сколько берегов уже превращены в пляжи! Не случайно ведь сюда, на последнюю черту земли, устремляется жаждущая отдыха и удовольствий человеческая масса, облепляя изгибы берегов, как будто в этих сокровенных складках между сушей и морем таится вся сладость и лакомость бытия. Но складки уже давно развернуты, разглажены, превращены в удобные площадки, обозримую и досягаемую поверхность - и на ней-то кипит самая бурная жизнь мира сего. По плотности населения пляжи превышают самые густонаселенные места в мире, тут теснота прилегающих тел почти равняется площади самой обжитой суши, тут достигнут предел, где человеческая плоть становится как бы новой оболочкой самой земли, ее верхним геологическим слоем.
Не в это ли будущее устремляется человечество - с тою же скоростью, с какой оно летом устремляется на пляжи, обретая здесь свой утраченный рай? Не в этом ли идеальном пространстве - мечта всех утопий и необратимая тенденция самого времени: переселяться туда, где человек воистину становится средоточием вселенной, где стихии плещутся у его ног, покорные, любящие и во благо ему готовые к взаимному примирению? Не это ли превращение всей земли в нескончаемый пляж - предельная гуманистическая задача самообожествленного человечества?
И только опыт мления на реальном, пока еще узком пляже подсказывает - почти что шепотком подпольного человека: не стерпит душа, не доживет. В этом всеигралище стихий настолько уже все есть, что не остается ничего другого - а только им, Другим, неприкасаемым и жива душа.
Встать с песка, подойти к кромке моря... Одинокое стояние на берегу. Но пляж надвигается сзади россыпью песка, взглядов, огней, и тонкая линия берега, поглощаясь им, ускользает все дальше и дальше... сливаясь наконец с линией горизонта.
Граница с небом! Уж ее-то не раздвинуть, не заселить, она утончается до исчезновения и все же не исчезает, линия "или", неизмеримая в ширину. Неужели какому-нибудь магу, йогу, экстрасенсу, переселенцу астральных тел и эфирных полей, удастся и эту последнюю черту превратить в приятное лежбище, чтобы на пятки прохладно набегали волны вечности, а пальцы лениво перебирали песок времени? Чтобы можно было удобно разместиться между "там" и "здесь", и тот переход, который одолевается только мгновенным смертным броском, распростерся в площадку для сгрудившихся полутел-полупризраков, загорающих под адским огнем и щурящихся на райский свет? Берег иной жизни освоить в метафизический пляж и расстелиться по нему властелином горизонтали?
Остается последняя надежда. Даже уравняв и обжив все берега, человечество не дойдет до последней, раньше и тверже проведенной черты. До границы между светом и тьмою (день первый). До границы между верхними и нижними водами, между морем и небом (день второй). Душа, все новыми плоскостями теснимая к краю, все равно останется стоять на краю. Исчезает берег - остается горизонт.
--------------------------------------------------------
1. Само слово "берег" этимологически родственно индоевропейским корням со значением "гора", "высота" (например, немецкое "Berg" - гора). Слово "пляж" заимствовано в ХХ веке из французского языка и восходит к латинскому "plaga" - "промежуток".